Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Бальзак - Зюльме Карро, ноября 1839 года:

"Вы считаете меня счастливым? Боже мой! А ко мне пришло горе, тайное, глубокое горе, о котором и сказать нельзя. Что касается материальной стороны жизни, то написанных шестнадцати томов и созданных в этом году двадцати актов театральных пьес оказалось недостаточно! Сто пятьдесят тысяч франков, заработанные мною, не принесли спокойствия!.. Жарди должно было составить мое счастье во многих отношениях, а оно разорило меня. Больше не хочу иметь сердце. Поэтому я весьма серьезно подумываю о женитьбе. Если вам встретится девушка лет двадцати двух, богатая невеста с приданым в двести тысяч или хотя бы в сто тысяч франков, лишь бы ее приданое можно было употребить для моих дел, вспомните обо мне. Я хочу, чтобы моя жена могла приноровиться к любым обстоятельствам моей жизни, могла бы стать женою посла или усердной хозяйкой в Жарди. Но никому не говорите - это секрет. Она должна быть девушкой честолюбивой и умной..."

Зюльма Карро - Бальзаку, 2 декабря 1839 года:

"Я не знаю ни одной девицы, отвечающей поставленным вами условиям, да если бы и знала такую, то меня остановили бы ваши слова: "Больше не хочу иметь сердце и поэтому подумываю о женитьбе". В моих глазах, еще больше, чем прежде, брак - дело серьезное. Я много размышляла над вашей "Физиологией брака", и как же мне оказались знакомы все несчастья и бедствия, которые мужья сами насаждают в семье. И у меня теперь слезы подступают к горлу, всякий раз как я бываю на свадьбах. Позвольте же мне не принимать никакого участия в деле, которое, может быть, станет для вас мучением всей жизни".

Как могла госпожа Карро, прекрасно зная своего друга, принимать всерьез его мимолетные настроения? Он больше и не думал об этом "деле", так как весь был поглощен "Сельским священником" и многими рассказами. Бальзак уже давно обещал Ганской написать роман "Католический священник". И теперь он исполнил обещание, но действие романа развертывалось на мрачном фоне трагической любви и преступления (воспоминание о деле Пейтеля), о котором проницательный священник Бонне догадывается только во второй части романа. Первая часть - это история Вероники Граслен, жены богатейшего лиможского банкира, которой противен ее муж, человек отталкивающей внешности и грубый деспот; от всех скрыта ее любовная связь с рабочим фарфорового завода Жаном-Франсуа Ташероном. Любовь приводит его к тому, что он непредумышленно совершает убийство. Он арестован, приговорен к смертной казни и, боясь скомпрометировать Веронику, притворяется сумасшедшим до того дня, когда аббату Бонне, приходскому священнику вымышленной деревни Монтеньяк, удается тронуть его суровую душу. Ташерон идет на казнь, как христианин.

Читателю ничего не известно об этой трагически завершившейся связи, он только становится свидетелем раскаяния Вероники. Овдовев, она удаляется в Монтеньяк, феодальное владение, проданное герцогом Наваренским банкиру Граслену. Из окон замка она видит могилу своего казненного любовника. Руководимая аббатом Бонне Вероника пытается добрыми делами искупить свою вину. Край гибнет из-за отсутствия воды и стародавних способов обработки земли. Вероника заручается содействием молодого инженера Грегуара Жерара, окончившего Политехническое училище, человека, которому надоели парадные мундиры студентов училища и высокое начальство и который счастлив был посвятить себя великому начинанию (в образе Жерара есть черты Сюрвиля). Католицизм и деятельность спасут Веронику, а на смертном своем одре она всенародно покается в своем грехе. Ни один из романов Бальзака, даже "Лилия долины" и "Сельский врач", не показывает так ясно, чем была для него религия. Он не верит в формальные истины догматов, но думает, что милосердие таких священников, как аббат Бонне, возрождает надежду в людях, которые считают себя бесповоротно погибшими и потому бывают озлоблены. Душа священнослужителя - смиренная душа, полная любви и самоотверженности, - может возродить к новой жизни даже преступников при том условии, чтобы "они тоже участвовали в жертвоприношении".

Эту возвышенную идею Бальзак проводит в "Сельском священнике" с неослабной ясностью мысли и слога. Лесные пейзажи, каменистые пустоши, картины сельских красот чередуются с удивительными техническими докладами о совместных благих делах аббата Бонне и инженера Жерара. В длиннейших и скучных тирадах Бальзак подробно излагает способы распашки целины и методы ирригации: "Это "Георгики" молодого инженера". Сельский священник, так же как и сельский врач, верит в спасительное воздействие труда. "Вашими молитвами должны быть труды ваши", - говорит Бонне. Здесь Бальзак недалек от заключительной мысли второй части "Фауста", где превозносятся те же моральные принципы, какие выдвигает инженер Жерар. Бальзак всегда был ближе к Гете, чем он думал.

Еще раз он пустился в практическую деятельность, основав "Ревю паризьен". Как будто уж достаточным уроком должен был оказаться для него крах "Кроник де Пари", но вот в 1839 году Альфонс Карр основал боевой политический и литературный ежемесячный журнал "Ле Геп"; первый номер его тотчас был распродан в количестве двадцати тысяч экземпляров, а затем его стали раскупать и по тридцать тысяч экземпляров. У Бальзака было больше таланта, чем у Карра, больше работоспособности и не меньше смелости. Почему же ему одному не взяться за журнал? Во вступительной статье он определил свои задачи: описывать "комедию управления", показывать, что делается за кулисами политической жизни, говорить правду в области литературы, где критике зачастую "недостает искренности", и, наконец, публиковать фрагменты своих собственных романов. "Журнал не ограничится обещанием привлечь самых знаменитых писателей. Он уже привлек их". В действительности же к услугам журнала имелось перо лишь одного писателя, зато отточенное на славу.

Журналу нужен был администратор, за это дело взялся Дютак, и он же занялся технической стороной. Доходы решено было делить пополам. Бальзак надеялся, что, став владельцем журнала, он завоюет прежнюю независимость. В ежедневной прессе у него были опасные соперники: Александр Дюма, Эжен Сю, Фредерик Сулье. Они не отличались такой глубиной ума, как он, но им легче было применять рецепты газетной кухни: отрывки, фельетоны с продолжением. Бальзак еще фигурировал среди "маршалов фельетона", но уже с трудом удерживал в своей руке маршальский жезл. И вот "Ревю паризьен" должно было стать линией отступления.

В журнале Бальзак напечатал прекрасную новеллу "З.Маркас" - это имя он нашел, читая вывески в квартале Сантье. "Хоть это имя странно и дико, у него все права на то, чтобы сохраниться в памяти потомства; оно звучит стройно, оно легко произносится, ему присуща та краткость, которая подобает прославленным именам..." Черт возьми, оно походит на фамилию Бальзак! Что касается изломанной линии буквы "З", то "не отображают ли очертания этой буквы неверный и причудливый зигзаг бурной жизни"? Маркас республиканец, патриот; у Маркаса, как у Бальзака, большая, голова, крупные черты лица, широкий нос, раздвоенный на конце, как у льва, почти что грозное лицо, которое озаряют черные, бесконечно ласковые глаза, спокойные, глубокие, полные мысли. Бальзак любит своего героя так же, как любит он Мишеля Кретьена. "Подобно Питту, которому Англия заменяла жену, Маркас носил в своем сердце Францию: она была его кумиром". Надо отметить, что восхищение, которое у Бальзака вызывает З.Маркас, не противоречит его монархизму. И Бальзаку, и З.Маркасу противны были "медиократия" и "геронтократия". Политический строй, порожденный Революцией, которую совершили молодежь и интеллигенция, отстранил молодежь и интеллигенцию. "Сейчас всю молодежь толкают к республиканским идеям..." Она вспоминает молодых делегатов Конвента и молодых генералов 1792 года. При Луи-Филиппе в парламенте нет тридцатилетних депутатов. Вот что возмущает и Бальзака, и его героя.