Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Бальзак - Мари Дорваль:

"Когда я написал вам об условиях, которые я вырвал у товарищества Второго театра, моя дорогая Фаустина [Фаустина Бранкадори - героиня пьесы "Надежды Кинолы", роль которой Бальзак предназначал для Мари Дорваль (прим.авт.)], Мерль [Жан-Туссэн Мерль - муж Мари Дорваль (прим.авт.)] сказал мне несколько слов, из-за которых я и пишу вам. "Я полагаю, заявил Мерль, - что госпожа Дорваль не даст согласия, пока не прочтет всю роль!" Следовательно, окончательное решение должно быть отложено до вашего возвращения, то есть на десять дней. Если у вас нет такого доверия ко мне, как у меня к вам, откладывать бесполезно, потому что в Одеоне ждать не могут...

Итак, я прошу вас написать мне, что вы принимаете мои условия и что в случае успеха вы непременно будете играть роль Фаустины до тех пор, пока длится этот успех. Будьте верны мне! Если б речь шла о вашем сердце, я не позволил бы себе сказать такую глупость, но ведь речь идет о вашем таланте.

В общем вы получите в случае успеха около 10000 франков, если будем иметь в среднем сбор в 2500 тысяч франков в течение ста представлений. А если мы провалимся, вы вернетесь к голландцам, о которых Мерль говорил мне. Дело это больше не может висеть в воздухе. Поэтому жду от вас записки. Напишите мне на улицу Ришелье, 112.

Вы сказали мне: "Я пойду с вами повсюду, куда вы пойдете", и я рассчитывал на ваше слово - не какой-нибудь светской дамы, а цыганки, и вы сами видите, что я добился для вас превосходных условий. Шлю тысячу поклонов".

Несмотря на неудачную читку пьесы, несмотря на измену Мари Дорваль, Лире, директор Одеона, принял пьесу к постановке, расхвалил ее, говорил о Кальдероне, о Лопе де Вега и заявил, что тотчас же начнутся репетиции. Бальзак выставил свои требования, они оказались необычайными. Отказаться от наемных клакеров. Все места на три первых представления предоставить в его распоряжение, он сам их продаст. Гозлан так описывает этот разговор:

"- В партере пусть сидят только кавалеры ордена св.Людовика... В креслах - только пэры Франции. Посланники - в литерных ложах, депутаты и крупные чиновники - а бенуаре.

- А в бельэтаже?

- Видные финансисты.

- А в третьем ярусе?

- Богатая, избранная буржуазия.

- Ну, а журналистов вы куда посадите?

- Пусть платят за свои места, если билеты останутся. Но билетов не останется".

Между журналистами и Бальзаком со времени "Утраченных иллюзий" шла беспощадная война. "Они хотят снять с меня скальп, - говорил Бальзак, - а я хочу пить вино из их черепов". Премьера пьесы рисовалась в его воображении как сцена из романа: ослепительный зал, какого Париж еще не видел, триумф сценический, светский, денежный успех. Он не только сам распродавал билеты, но и бесцеремонно спекулировал ими.

"Если кто-нибудь приходил купить ложу бенуара, - пишет Гозлан, - он отвечал сквозь решетчатое окошечко: "Слишком поздно! Слишком поздно! Последнюю ложу продали княгине Агустино Агустини Моденской". - "Но, господин Бальзак, мы готовы заплатить бешеную цену!.." - "Да хотя бы и бешеную, все равно ложу в бенуаре вы не получите - все распроданы!" И покупатель удалялся, не получив ложи. В первые дни продажи билетов эта игра удавалась, платили очень дорого за места, достававшиеся с большим трудом. Но затем горячка утихла. Все успокаивается в этом мире, помехи в приобретении билетов надоели, и в последнюю перед премьерой неделю Бальзак рад был отдавать билеты по номинальной цене, тогда как вначале мечтал распродать все по сказочным ценам, взвинченным его могучей фантазией".

19 марта 1842 года пьеса была наконец сыграна, но почти перед пустым залом. Рассерженные необычными маневрами парижане не пожаловали на спектакль. Немногие явившиеся зрители награждали пьесу лаем, свистом, ржанием. Это было крушение. "Напрасно господин де Бальзак отдал избранной им публике (за весьма высокую цену) большую часть зала, общим для всех чувством было возмущение и обида за литературу, оскорбленную одним из самых видных писателей", - негодовал в своей рецензии Ипполит Люкас, но в действительности оскорблена была не литература, а сам рецензент.

Бальзак - Ганской, 8 апреля 1842 года:

"Кинола" стал предметом достопамятного сражения, подобного тому, какое происходило на представлении "Эрнани". Семь спектаклей подряд пьесу освистывали от начала и до конца, не желая слушать ее. Нынче идет семнадцатое представление, и Одеон делает сборы... Сборы очень маленькие. "Кинола" не даст мне и пяти тысяч. Все мои враги, а их на спектаклях было большинство, обрушились на меня... Все газеты, за исключением двух, принялись оскорблять меня и на все лады поносить пьесу".

Положительно театр совсем ему не подходил, и, быть может, этот провал был уготован самим Провидением. Бальзак вновь принялся за обычную свою работу - "для того чтобы жить, чтобы выполнять договоры", - как говорил он, а в действительности потому, что для него создавать прекрасные романы было так же естественно, как яблоне приносить яблоки. "Словом, буду делать то, что делаю уже пятнадцать лет: погружусь в бездну труда и замыслов, которые имеют то преимущество, что, всячески мучая человека, заставляют его забыть обо всех прочих муках. Мне нужно в течение ближайшего месяца заработать пером тринадцать тысяч франков". Он не признается, что искусство приносит ему радость, напротив, изображает себя сущим каторжником: "Творить, всегда творить! А ведь сам Бог и то творил только шесть дней!" - пишет он Ганской.

Он мечтает, и притом совершенно искренне, расстаться с этим существованием затравленного-писателя и жить где-нибудь в тихом уголке в России или во Франции вместе со своей любимой, не слышать больше ни о кредиторах, ни об издателях, ото подлинный крик отчаяния, но что Бальзак стал бы делать в "тихом уголке"? Все равно продолжал бы творить. Однако же темп работы был даже для него чересчур напряженным. "Вчера я закончил "Путешествие на кукушке"... Дописываю "Альбера Саварюса"; от меня неистово требуют "Крестьян", а "Ла Пресс" просит дать конец "Двух братьев", начало романа напечатано два года тому назад. Просто голову можно потерять..."

Но он не терял головы и не бросал начатую вещь незаконченней. Сюжет "Путешествия на кукушке" ("Первые шаги в жизни") ему подсказала сестра Лора, вернее даже, его племянницы - Софи и Валентина Сюрвиль. Он всегда интересовался, как идут их занятия, просил показывать ему их школьные сочинения. Иногда он хвалил их и говорил тогда, что одобрение такого знаменитого человека, как он, должно вполне вознаградить обеих девочек за труды. А еще будет больше чести для них, если он обработает какую-нибудь тему их сочинений. Сюжет "Первых шагов в жизни" был взят из маленькой новеллы, написанной Лорой по рассказу дочерей (позднее она опубликовала первоначальный ее вариант).