Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

В жизни писателя многое изменилось: после 1829 года у него уже нет причин сетовать на общество, как прежде. Литературный успех приоткрыл перед ним двери кружка романтиков. Правда, Бальзак держится там особняком; он безжалостно насмехается (в анонимной статье) над "Эрнани", произведением, священным в глазах "Молодой Франции", он чувствует, что гораздо теснее связан с литературной традицией классицизма - Корнелем, Мольером, Лафонтеном. Но его сближает с романтизмом любовь к Вальтеру Скотту, Байрону, Рабле, тяготение ко всему исключительному, и романтики довольно приветливо встречают этого еретика. Незнакомые женщины пишут Бальзаку, они узнают себя в его героинях. "Сцены частной жизни", целомудренные без ханжества, успокоили тех читательниц, которых напугала "Физиология брака". В читальных залах нетерпеливо ждут его новых книг. Издатели охотятся за ним. Школьные товарищи - Адриен Брэн, Жозеф Фонтмуан - вспоминают о своем приятеле, внезапно получившем известность, а ведь некогда в Вандомском коллеже они его не особенно жаловали. Однако Бальзак испытал слишком много невзгод, они не так быстро забываются. Он хорошо знает, что прячется под маской любезности. "За спокойными и улыбающимися лицами, за безмятежной осанкой таился отвратительный расчет; проявления дружбы были ложью, и многие присутствующие опасались не своих врагов, а друзей" [Бальзак, "Супружеское согласие"]. В высшем свете все подчинено тщеславию, буржуа молятся иным богам. Они истово поклоняются золоту. "Есть у тебя доходы или нет - вот в чем вопрос".

Чем больше Бальзак наблюдает, тем больше он убеждается, что деньги "ныне единственное божество", движущая сила современного ему общества. Светские люди жаждут денег, чтобы по-прежнему жить в роскоши, как этого требует их положение в обществе; буржуа копят деньги, не столько уступая жажде наживы, сколько стремясь ощутить уверенность в завтрашнем дне; ростовщик Гобсек любит богатство, так сказать, в чистом виде, абстрактно. "В золоте сосредоточены все силы человечества, - говорит Гобсек. - ...Что такое жизнь, как не машина, которую приводят в движение деньги?.. Золото вот духовная сущность всего нынешнего общества". Гобсек знает весь Париж. Он внимательно следит за отпрысками богатых и знатных семейств, за художниками, за светскими женщинами. Вне сферы своей деятельности он честен и даже по-своему великодушен. Но коль скоро борьба между богатым и бедным неизбежна, лучше уж быть угнетателем, чем угнетенным. "Этот высохший старикашка, - говорит о нем стряпчий Дервиль, - вдруг вырос в моих глазах, стал фантастической фигурой, олицетворением власти золота".

Фантастическая фигура... Вот почему этот "бальзаковский" персонаж, одновременно правдивый и гиперболизированный, воскрешает в памяти образы, знакомые нам по "черным" романам Бальзака. В "Сценах частной жизни", как и в надуманных сочинениях Ораса де Сент-Обена, речь также идет о преступлениях, об извергах и заступниках, но тут преступление совершается под прикрытием закона, изверги - с виду заурядные люди, в роли заступников выступают судейские. Молодой автор уже много видел и много страдал. Он негодует, исполнен горечи и вместе с тем достаточно умен, чтобы подняться над негодованием, горечью и мужественно сказать: "Такова жизнь". Этой философией пропитаны все его описания. Он описывает не из любви к описаниям, нет, он хочет показать, что сущность человека проявляется в чертах его лица, в одежде, в обстановке его жилища, привычных жестах. Наделенный философским и, главное, научным складом ума, Бальзак, отправляясь от внешних проявлений, стремится постичь скрытые причины. Его излюбленная формула: "Вот почему". Она предшествует объяснению - порой поражающему, всегда глубокому.

Впрочем, он выказывает удивительное знание современных нравов не только в своих романах. В ту пору он пишет бесчисленное множество газетных статей. Чтобы платить долги и влезать в новые, ему также нужны деньги. А статьи приносят их быстрее, чем книги. В те годы Эмиль де Жирарден, молодой человек, обладавший богатым воображением и дерзостью, буквально перевернул вверх дном столичную прессу. Незаконный сын, воспитывавшийся в глубокой тайне, свободный от привязанностей и предрассудков, Жирарден принадлежал к поколению, которое, по словам Сент-Бева, "полностью исцелилось от настроений "Рене"; он не жаловался, а нападал сам. В 1828 году он начал издавать журнал "Волер", затем, в 1829 году, - еженедельник "Силуэт", в котором сотрудничали выдающиеся рисовальщики: Гаварни, Шарле, Гранвиль, Анри Монье. Бальзак был в восторге от этих художников, насмешливых и беспощадных. Как и он, они создавали типы; как и он, Гаварни придал "выразительность одежде, вложил мысль в платье". Господин Прюдом, созданный Анри Монье, предвосхитил образ бальзаковского буржуа.

Виктор Ратье, живший по соседству с Бальзаком (на улице Нотр-Дам-де-Шан, неподалеку от улицы Кассини), в январе 1830 года привлек своего приятеля к сотрудничеству в "Силуэте", главным редактором которого был он сам, а позднее - в журнале "Мода", также издававшемся группой Жирардена. Вот как описали Гонкуры первую встречу Гаварни с Бальзаком; "Он увидел невысокого кругленького человека с красивыми темными глазами, чуть вздернутым носом с ложбинкой на конце, много и очень громко разговаривавшего. Он принял его за приказчика книжной лавки". Но когда этот невысокий человек говорил или писал, его гений прорывался наружу. Его остроумие оживляло самые заурядные сюжеты. Трудно с точностью составить полный список статей, принадлежащих Бальзаку, ибо журналисты, входившие в группу Жирардена, часто подписывали свои опусы вымышленными инициалами, то и дело менялись псевдонимами.

"Этюд о нравах, угаданных по перчаткам" принадлежит, бесспорно, Бальзаку: перчатки были его слабостью! В этом коротком трактате "изящная и остроумная графиня" определяет по перчаткам характеры и любовные похождения нескольких мужчин. "Шарлатан", "Бакалейщик" - примеры других, весьма живо написанных этюдов о нравах. В статье "Модные слова" автор остроумно потешается над новым в ту пору словечком злободневный: "Ныне требуется, чтобы книги, как и все прочее, отличались злободневностью". Теперь (в 1830 году) уже нельзя сказать об актрисе: "Вчера она была просто великолепна", полагается говорить: "Она была сногсшибательна". Сногсшибательно - это верх восхищения в современном языке; в случае другой крайности следует говорить: "Это чертовски плохо". Если вы пишете на философские темы, облекайте свою мысль приблизительно в такие фразы: "Возможность воспроизведения размышления не распространяется на некоторые явления, ибо если размышление есть совокупность, то совокупность весьма туманная". Мода на подобные выражения сохранилась и поныне.