Роберт Музиль - Мечтатели

Регина (приняв решение). Хорошо, оставим!!

Штадер. Истина всегда объект нападок, но она выше их.

Регина. Если истина такова, то она страшный грязный человечий капкан... Смотрю на вас - ведь сущее привидение! Вот так же могли бы стоять... я подумаю и назову вам точную цифру, а вы приобщите ее к делу. Как бы вам объяснить, что по правде всего этого никогда не было?!

Штадер (недовольный таким поворотом разговора). В объяснениях нет нужды.

Регина. Но это же было по правде! Вы не помните?! Забыли уже мою собачью преданность?

Штадер (успокаивая). Все давно миновало.

Регина. Так просто вам не уйти! Я видела вас прежнего, видела и потом такого же, но в промежутках мне было просто невмоготу от омерзения к вам.

Штадер. Да-да-да, в подобных обстоятельствах неизменно слышишь что-нибудь в таком духе.

Регина. Но я ведь без конца перед вами унижалась! Иной раз, когда я одна в комнате, мне и на собственный шкаф смотреть невмоготу; иной раз я замечаю, как он меняется и корчит рожи. Тогда надо быстренько его открыть и глянуть внутрь, не то бы я и его стала звать Йоханнесом.

Штадер (предостерегающе, но и с решимостью добиться своего). Могу вам только посоветовать, доверьтесь вашему кузену, профессору Томасу. Ему вполне можно довериться. Я слышал, высочайшая репутация в научном мире, а вдобавок прекрасно разбирается в людях! У ученых господ это редкость; именно человеку моей профессии случается воевать с их пренебрежением. Конечно, с их стороны это несправедливо, потому что детектив в наше время ничуть не ниже исследователя, а пожалуй, и выше, если учесть, что он изучает людей. Так или иначе без поддержки тут не обойтись. (Встает.) Мне необходимо увлечь его великой идеей. Не сомневайтесь, общение со мной отнюдь не оскорбляет вашего достоинства. Я прошу совсем немного: мягко и сердечно обратите внимание профессора Томаса на мою скромную персону, дескать, он не пожалеет, если завяжет со мной постоянный контакт. Сделайте так - и все останется строго между нами тремя!

Регина. Нет, не сделаю. Мне это уже не по силам.

Штадер. Регина, не надо так! Тогда вы плохо со мной обошлись, однако на отступное, которое вы мне дали, я основал мой институт. Я желал вам добра. Но с той минуты, как услышал о профессоре Томасе, я себе места не нахожу. Я на все способен! Во мне горячая кровь артиста! Без нее я бы в сыскном деле не преуспел. Ну же, будьте человеком!

Pегина. Я не хочу!

Штадер. Но ведь я могу очень и очень вам навредить!

Регина. Пожалуйста. Вы же знаете, какова я по правде; я у вас в руках. Так вот: отдайте эту папку его п ревосходительству.

Штадер. Извольте, но неужели у вас нет ни капли стыда? Ведь это все будут подробно рассматривать в суде! Если вы еще не начисто растеряли стыд, то не станете так себя компрометировать! Ну, может, хоть страх-то у вас остался?!

Регина. Слушайте, "Фердинанд": внутренне можно быть не менее святым, чем кони солнечного бога, а внешне - под стать вашим досье. И эту тайну ваш институт никогда не раскроет. Совершаешь поступок, и внутреннее его значение абсолютно не совпадает с внешним. Но со временем внутреннее как бы исчезает, остается только внешнее. И нет сил все это изменить!

Штадер. Ну, я лично под присягой мог бы только заявить, что вы всегда производили впечатление человека трезвого и реалистичного.

Регина. О? Да, вы правды. В этом весь ужас. Но вам пора уходить, здесь больше оставаться нельзя.

Штадер. Да, мне в самом деле пора, поезд ждать не будет. (Делает последнюю попытку.) Профессор Томас в опасности! Мрачные тучи сгущаются над его головой. Вы ведь не догадываетесь, что написано в письме, которое вы только видели: Ансельм здесь не ради вас, он здесь затем, чтобы сманить жену у друга!

Регина. Вот как? Прошу вас сюда. Там будет дверь в ванную, потом в коридор и еще несколько ступенек... лучше я вас провожу. (Идет впереди.)

Штадер (на пороге спальни). Я сейчас еду к его превосходительству. И отдам ему папку. Но прежде меня еще можно отыскать на станции. Да и потом, наверно, тоже... Ничего не понимаю! Мужская логика тут отказывает. Я думал, вы сделаете все возможное, чтобы получить эту папку. (Уходит.)

С минуту сцена пуста; затем в другую дверь входит Ансельм. Осторожно осматривается, быстро подходит к двери спальни и, прислонясь к косяку, с благоговейным видом погружается в созерцание. Внезапно он отскакивает назад,

точно застигнутый на месте преступления, и пытается взять себя в руки:

ничего, мол, не произошло. Регина возвращается через спальню, входит и

оказывается с ним лицом к лицу.

Ансельм. Ты была в комнате?

Регина. Нет, вошла с улицы, но ты не сразу меня заметил.

Ансельм. Да-да, я тебя искал, ушел от нее и искал, а тебя нигде не было.

Регина. Это неправда.

Ансельм (с удивлением смотрит на нее; потом спокойно). Мария? Вот уж придумала! Она меня забавляет.

Регина. Она ждет тебя?

Ансельм. Вообще-то я пришел за ее шалью, ну и пускай подождет. Я для нее романтический герой, от которого требуется средневековая куртуазность; крупные женщины в большинстве не очень понятливы.

Регина (притворно). Ты видел, как она ест? Жует медленно, точно корова. И ужасно любит цветистые беседы, просторные словесные лужайки для пастьбы, а ты по этой части просто волшебник.

Ансельм (стараясь перещеголять ее; а так как после предшествующих страстных сцен с Марией находится в полярно противоположной стадии духовного отвращения, говорит поначалу гораздо убедительнее.) Да, без лирики она никак не может, лирика для нее будто сливочный крем. Просто зло берет. Томас после нее сух и прекрасен, как ветер пустыни. Знаешь, по-моему, коли на нее найдет стих, она с легкостью оставит мужа, ведь этакие увесистые души - шутка ли, восемьдесят с лишним килограммов! - если уж падают, то кулем.

Регина. Ты был бы рад увидеть ее такой? Глядя на нее, ужас до чего хочется как-нибудь ее подперчить, чтоб до потолка скакала, а потом сказать: Милая Мария, вы купаетесь в гигиеническом аромате добродетели, как больничный санитар в чистом запахе карболки, - этакие прыжки вам не подобают!

Ансельм. Не скачите так, старуха добродетель! Вот бы увидеть тогда ее лицо.

Регина. Помнишь, какие у нее были тощие ноги, а штанишки у этой пай-девочки вечно сидели мешком. Теперь этого не увидишь, но с первого же дня, как мы сюда приехали, я все время спрашиваю себя: а что, ноги у нее по-прежнему тощие?

Ансельм (сдаваясь). С утра до ночи вместе... Давайте не будем говорить о ней, меня трясет при одной мысли.

Регина. Ну вот, ты лжешь! И как!

Ансельм. Да смог ли бы я так о ней говорить?

Регина. Ой, не надо! Ты ведь отзываешься о людях хорошо, только пока они тебе безразличны. Но стоит тебе что-то к ним почувствовать, и ты сразу же начинаешь поливать их грязью, чтобы спрятать свои чувства. (Резко умолкает.) Пора в дорогу!