Игорь Оськин - Блажен, кто смолоду был молод

Герою этой повести повезло с происхождением – его материнская родословная восходит к известным именам графа Разумовского и барона Сиверса – первый продал второму его крестьянских предков.

Повезло родиться русским. Так он считает. Великая держава, великая культура. Товарищ Сталин похвалил русский народ.

Повезло быть советским. Так он считал. Попользовался всеми благами социализма. Бесплатные: детский сад, образование, жилье, хорошая работа.

Невзгоды 30-х годов прошли мимо него. Он о них не знал. Среди его близких и знакомых не было репрессированных. Было немало сидевших, но за дело – за воровство, за спекуляцию и т. п. В детстве выжил в ленинградской блокаде. Отец погиб на фронте.

Осознав ужас неизбежной смерти, стал торопиться жить. В загробную жизнь не смог поверить: его душа и разум по своей конституции не принимали чуда.

Пай-мальчик в мужской школе. Очень хотел получать пятерки, чтобы быть не хуже других. Лучше не получалось, одноклассники были выдающиеся.

Учительница литературы Фатя весьма колоритная фигура. Ее афоризмы: Сядьте на место и говорите чушь!.. Никакого ничего… Сядьте, то есть замолчите!.. Я пришла, вы пришли, идите вон! (опоздавшему)

Ребята выкрали сочинения для исправления. Была бурная сцена: «Нечаянно?! Я вот вам по физиономии дам и скажу, что нечаянно!»

«Она должна учить не литературоведению, — говорил Зунька, — она должна научить любить литературу».

«Разве этому можно научить? Не само ли по себе это приходит?»

Математичка Нинушка, легко обижается, «всегда права». Ее заносит: в какие-то непересекающиеся линии в кубе и другие нелепости. Химичка изъясняется крепко и просто, рубит с плеча. У физички устрашающий взгляд пиковой дамы. Последний год их учил физик с приветом. Он жаловался на преследования НКВД. Одноклассники гордились: целый год учились у сумасшедшего физика.

Вступил в комсомол вместе с другом Ремом. Посмотрели друг на друга: «Конечно, нет какого-то большого восторга, но все-таки приятно».

Комсорг класса Рэд – человек превосходный во всех отношениях: умный, талантливый, начитанный, скромный. Призвал к дисциплине на уроках. Равдель спросил: «А что если я плевать хотел на все ваши постановления, то что же тогда вы сможете сделать?» Рэд объяснил, что коллектив комсомольцев, большинство в классе, сумеет справиться с какими-то семью некомсомольцами.

Одноклассники – свободные люди, говорили, что думали. Они не думали плохо. Они не дрались, не хулиганили, не безобразничали. Они были толерантны: 14 русских и 8 евреев.

Уважение к культуре настойчиво внушали ему школа, газеты, книги, радио, надо, мол, овладевать ею. И он овладе-вал. Книги в библиотеках. Музыка по радио. Кино по 50 копеек. Театры за 50 копеек на галерке. Ему это очень нравилось. Удовольствие и самоуважение: вот какой я интеллигентный и культурный.

Пушкин: «Блажен, кто смолоду был молод… Но грустно думать, что напрасно была нам молодость дана…» Само собой запоминалось наизусть.

Фортепьянный концерт Чайковского воспринял сразу: все в человеке, все для человека. Человек – это звучит гордо!

Кино было хорошее. «Веселые ребята», «Волга-Волга», «Трактористы», «Чапаев»…Воспевались благородство, отвага, крепкая дружба, красивая любовь… К сожалению, в жизни не встречались такие благородные книжно-киношные люди.

Партия объясняла: человек рождается хорошим, но портится от родимых пятен капитализма или от отдельных недостатков социализма.

Одноклассники любили свободомыслие. Володя как-то заговорил о том, что у нас явный перебор с восхвалением Сталина. Любая доярка истошно вопит по радио о любимом вожде, к месту, а больше не к месту. Колесов согласился.

Многим идеям научил его Белинский: насчет религии, Дон Жуана, Гамлета… О смысле жизни – в завете советского святого подвижника: «жизнь дается человеку один раз, и прожить ее нужно так, чтобы потом, умирая…»… Учителем жизни для него стал Толстой.

Колесов любил читать, мечтал стать писателем. Передумал: не о чем писать. Любил петь, решил петь. После школы растерялся: куда идти. По бедности пошел в военную академию. В 18 лет стал офицером – богатеньким. Ужас смерти (стимул жизни) толкнул в Дворец культуры – учиться пению. Учил артист Мариинского театра Петр Петрович Гусев. Постигал таинства техники пения: диафрагма, воздушный столб, кантилена. Через четыре года понял, что у него нет двух верхних нот. Упал духом. Вроде бы можно расширить. А если нет? Не стал рисковать.

В военной академии беззаботная и скучноватая учеба, исправно конспектировал, легко сдавал экзамены. Математик назвал его ответ на экзамене выдающимся. Он был польщен и удивлен.

В 17–20 лет у него были большие идейные шатания. От рассказов Гуревича тяжелело на душе. Преступное государство? Сам он видел только одно: евреев не пускали в вузы.

Умер Сталин. Колесов отметил отсутствие всенародного горя. В кругу родных и знакомых равнодушие.

А он был чрезвычайно подавлен. «Вот оно, свершилось… Шаги истории… Кончилась эпоха…» Вечером гулял по Невскому, вокруг люди жили прежней жизнью: спешили, стояли, смеялись…

Его выбрали комсоргом группы. Сначала старался, потом засомневался: пустое занятие. Стал грешить: сочинял протоколы заседаний, которых не было.

Дома мать ссорилась с новым соседом, мичманом, депутатом. Сын ему пригрозил, мичман устроил ему задержание и гарнизонную гауптвахту. Было очень интересно. Вечером его забрал командир группы.

Колесов жил среди простых людей: своих тетей, их мужей, детей. Самый близкий – младший двоюродный брат Ленька.

У матери был сожитель толстый дядя Миша Григорян. Он любил приврать.

Про это заботило его с детства. Его организм очень хотел продолжения рода. Он мучился как все 99 процентов мальчиков. Определился в морально-половых убеждениях: о семье и святости брака. Знакомство и расставание с девушкой Томой. В сексуальном просвещении старший товарищ помог младшему. Что такое фимоза?

Его воспитывала советская русская цивилизация: о вреде пьянства и алкоголизма, матерщины, курения. культура, офицер, одноклассники, про это

Приступая к жизнеописанию русского человека в советскую эпоху, автор старался избежать идеологических пристрастий.

Дело в том, что автор с удивлением отмечает склонность историков и писателей к идеологическим предпочтениям (ангажированности). Так, после революции 1917 года они рисовали тяжелую, безрадостную жизнь русского человека в «деспотическом, жандармском» государстве, а после революции 1991 года – очень плохую жизнь в «тоталитарном, репрессивном» государстве. Память русских о своем прошлом совершала очень крутые повороты, грубо говоря, примерно так: