Симона Бовуар - Мандарины

— Не воображай, что они тебя любят, — сказал Венсан.

Они остановились у здания газеты, и Анри вышел из машины.

— Мне надо кое-что сделать. Я приду через пять минут, — сказал он.

У него не было никакого дела, но ему хотелось побыть пять минут одному. Он пошел вперед. «Не воображай, что они тебя любят!» Нет, он такого не воображал и все-таки не оценил степени их враждебности; устаревшие лозунги будоражили душу: честный противник, сражаться друг с другом, не теряя уважения, — то были слова двухлетней, нет, вековой давности, смысл которых уже никто не понимал. Анри знал, что официально коммунисты станут подвергать его нападкам, однако втайне тешил себя надеждой, что многие из них сохранят к нему уважение и он даже сумеет заставить их задуматься. «По сути, они меня ненавидят!» — сказал себе Анри. Он шел куда глаза глядят, Париж был прекрасен и печален, как Мертвый Брюгге в золотистой дымке осени, и ненависть следовала за ним по пятам. То было неведомое доселе и довольно страшное испытание. «Любовь никогда не бывает целиком обращена к вам, — подумал Анри, — дружба полна случайностей, как сама жизнь, зато ненависть своего не упустит и неумолима, как смерть». Отныне, куда бы он ни шел, что бы ни делал, эта уверенность будет сопровождать его всюду: «Меня ненавидят!»

Скрясин ожидал Анри в его кабинете. «Он прочитал "Анклюм'' и думает, что надо ковать железо, пока оно горячо!» — сказал себе Анри. А вслух спросил:

— Ты хочешь поговорить со мной? — И добавил с притворным участием: — Что-то случилось? Выглядишь ты неважно.

— У меня страшно болит голова: мало спал и много выпил водки, ничего серьезного, — ответил Скрясин. Он выпрямился на стуле, на лице его появилась решимость: — Я пришел спросить тебя, не переменил ли ты своего мнения со вчерашнего дня?

— Нет, — ответил Анри. — И не переменю.

— Тебя не заставило задуматься то, как относятся к тебе коммунисты? Анри рассмеялся:

— О! Я задумался. Я много думал. Я только и делаю, что думаю! Скрясин тяжело вздохнул:

— Я надеялся, что ты в конце концов во всем разберешься.

— Да ладно! Не отчаивайся. Я тебе вовсе не нужен, — сказал Анри.

— Ни на кого нельзя положиться, — сказал Скрясин. — Левые утратили свой пыл. Правые ничему не научились. — И мрачно добавил: — Бывают минуты, когда мне хочется уединиться на природе.

— А что тебе мешает?

— Я не имею права, — ответил Скрясин. Он устало провел рукой по лбу: — Как болит голова!

— Хочешь таблетку ортедрина?

— Нет, нет. Мне предстоит встретиться с людьми, со старыми приятелями — это всегда не слишком приятно; так что я не стремлюсь сохранять полную ясность ума.

Наступило молчание.

— Ты собираешься отвечать Лашому? — спросил Скрясин.

— Конечно нет.

— Жаль. Когда ты хочешь, ты умеешь дать отпор. Ответ Дюбрею — это был хороший удар.

— Да. Но правильно ли я поступил? — сказал Анри, вопросительно глядя на Скрясина. — Я все думаю, насколько надежен твой информатор?

— Какой информатор? — спросил Скрясин, проводя рукой по измученному лицу.

— Тот, что уверяет, будто видел удостоверение Дюбрея и его карточку.

— О! — усмехнулся Скрясин. — Его вовсе не существует!

— Не может быть! Ты это выдумал?

— На мой взгляд, Дюбрей — коммунист, и не важно, вступил он в партию или нет; но у меня не было способа заставить тебя разделить мою убежденность, и тогда я немного сплутовал.

— А если бы я согласился встретиться с тем типом?

— Элементарная психология гарантировала мне, что ты откажешься. Анри растерянно смотрел на Скрясина; ему не удавалось даже рассердиться

на него за ложь, в которой тот так непринужденно признался! Скрясин смущенно улыбнулся:

— Ты сердишься?

— У меня в голове не укладывается, как можно делать подобные вещи! — сказал Анри.

— По сути, я оказал тебе услугу, — возразил Скрясин.

— Ты позволишь мне не благодарить тебя, — сказал Анри.

Молча улыбнувшись, Скрясин встал:

— Мне пора на встречу.

Анри долго сидел неподвижно, с застывшим взглядом. Если бы Скрясин не выдумал эту небылицу, что произошло бы? Быть может, случилось бы то же самое, а может, и нет. Во всяком случае, ему невыносимо было думать, что он играл краплеными картами: это вызывало жгучее желание вернуть свой ход обратно. «Почему бы мне не попробовать объясниться с Надин?» — внезапно спросил он себя. Венсан иногда встречался с ней; Анри решил спросить у него о времени их ближайшей встречи.

Войдя в следующий четверг в кафе, где в ожидании сидела Надин, Анри ощутил смутное волнение; между тем он никогда не придавал большого значения суждениям Надин. Анри встал перед ее столиком:

— Привет.

Она подняла глаза и равнодушно ответила:

— Привет.

Казалось, она даже не удивилась.

— Венсан немного опоздает: я пришел предупредить тебя. Могу я сесть? Она, не ответив, кивнула.

— Я рад возможности поговорить с тобой, — с улыбкой сказал Анри. — У нас с тобой свои, личные отношения, и мне хотелось бы знать, означает ли ссора с твоим отцом, что и мы тоже поссорились.

— О! Что касается личных отношений, то мы видимся, только когда встречаемся, — холодно ответила Надин. — Ты не приходишь больше в «Вижиланс», мы практически больше не видимся, так что проблем никаких нет.

— Прошу прощения, но для меня есть, — возразил Анри. — Если мы не ссорились, что нам мешает иногда выпить вместе стаканчик.

— Но и ничто не обязывает, — сказала Надин.

— Насколько я понимаю, мы в ссоре? — спросил Анри. Она ничего не ответила, и он добавил: — Однако ты встречаешься с Венсаном, который разделяет мое мнение.

— Венсан не писал письмо, которое написал ты, — сказала Надин.

— Признайся, — поспешил возразить Анри, — что письмо твоего отца тоже не отличалось любезностью!

— Это не причина. А твое было просто отвратительно.

— Согласен, — сказал Анри. — А все потому, что я был зол. — Он посмотрел Надин в глаза: — Мне поклялись, ссылаясь на доказательства, что твой отец вступил в коммунистическую партию. Я был в ярости, что он скрыл это от меня: поставь себя на мое место.

— Тебе всего-навсего не надо было верить такой глупости, — сказала Надин.

Когда она упрямилась, нечего было надеяться переубедить ее; впрочем, Анри не сумел бы оправдаться, не обвинив Дюбрея: он отступился.

— Так ты сердишься на меня исключительно из-за этого письма? — спросил он. — Или твои дружки коммунисты убедили тебя, что я — социал-предатель?

— У меня нет дружков коммунистов, — ответила Надин. Она устремила на Анри ледяной взгляд. — Социал-предатель или нет, но ты уже не тот, каким был раньше.

— То, что ты говоришь, — глупость, — рассердился Анри. — Я точно такой же.

— Нет.

— В чем же я изменился? И с каких пор? Что ты мне ставишь в упрек? Объяснись.