Ганс Носсак - Дело дАртеза

Мы всецело полагаемся на Вас.

Д'Артез, Париж, 8 авг. 1850 г."

Из доклада уяснить невозможно, как поступила с этим текстом американская тайная полиция. Господина Глачке, конечно, прежде всего остановили в тексте слова "мы" и "наших". Слова эти, считал он, подтверждают его догадку, что перед ним документ некой тайной организации, по всей видимости, с пацифистскими тенденциями. А что д'Артез сам себе выдал полномочие, доказывало только изощренность обманных методов, практикуемых мнимой организацией.

- Обратите внимание на выражение "беспощадно разоблачать". Из него позволительно сделать вывод о злодейских умыслах, - сказал господин Глачке.

Протоколист со своей стороны списал для себя текст и частенько его перечитывал. Из какой-то робости он удержался и не стал расспрашивать Ламбера, который наверняка мог бы дать ему кое-какие разъяснения. В разговоре с Эдит Наземан протоколист также не упомянул этот текст.

Был ли этот документ просто забавой подобно эскизам? И отчего вообще существовал такой документ, тогда как ни единой личной записки или лично принадлежащей д'Артезу вещи обнаружить не удалось? Отчего листок этот лежал, словно позабытый, между промокашками бювара? Отчего д'Артез не носил это полномочие с собой? Быть может, он в глубине души желал, чтобы полномочие его было обнаружено и передано другому лицу исключительно волей случая?

Чтобы покончить с тогдашним обыском, упомянем лишь коротко, что и о прочих привычках подозреваемого были, разумеется, наведены справки. Д'Артез имел обыкновение по утрам выпивать в кафе "Старая Вена" на Курфюрстендамме две чашечки кофе и просматривать газеты; чаще всего он сидел там один, и только время от времени к нему ненадолго подсаживались добрые знакомые, случайно разглядевшие его с улицы. Обедал он, если не был занят на съемках - а снимался он часто, - неизменно в "Пари бар", и опять-таки обычно один, по свидетельству официантов, но, конечно, был знаком с другими завсегдатаями бара, и ему случалось с ними беседовать.

Изредка, и то лишь угощая иностранных гостей, д'Артез обедал в "Мезон де Франс", куда имел доступ благодаря связям с французским телевидением.

Послеобеденное время д'Артез обычно проводил у себя дома. И чем бы он ни занимался, он неизменно наносил, не более, правда, чем получасовой, визит госпоже фон Коннсдорф. Вся жизнь старой дамы пришла бы в расстройство, если бы я изменил этому обыкновению, пояснил он дочери и добавил: послеобеденные часы и вообще-то нелегкие, тут уж ничего не попишешь.

Вечером он ужинал в "Фазаньей хижине", непритязательной пивной, куда, однако, захаживали два-три молодых писателя. Д'Артез был с ними знаком и подсаживался к их столику. Как отмечалось в докладе, в литературных дискуссиях он участия не принимал, а только слушал. О дружеских отношениях его с тем или иным посетителем ничего известно не было. Случалось, что ночью, после спектакля, д'Артез заглядывал в ресторан "Полная кружка", что на Штейнплац, и у кольцевой стойки выпивал чашку бульона из бычьих хвостов. При этом он любил поболтать с Чарли, известным барменом, о событиях дня и городских сплетнях. Американский агент, видимо, не раз сиживал рядом с д'Артезом у стойки, в докладе приводились даже отрывки разговоров. Чарли будто бы сказал однажды, Икс-де добрался со своей новой книгой до 278 страницы, а Игрек отдыхает в Таормине. Д'Артез же ничего на это не ответил. И в том и в другом случае речь шла о выдающихся писателях. Большинство гостей были с Чарли на "ты", но не д'Артез - не в его это обычае. Судя же по тому, что протоколист позднее узнал от Ламбера, д'Артез, возможно, давно распознал сидящего рядом агента как такового.

Далее в докладе упоминалось, что у д'Артеза не было собственной машины, он, по-видимому, не имел даже водительских прав. Он много ходил пешком и только для дальних поездок и в плохую погоду брал такси.

Однообразная, стало быть, жизнь, если не считать спектаклей, работы на телевидении и перерывов, связанных с гастролями. Однообразие это так бросалось в глаза, что оно-то и усиливало подозрения тайной полиции. Казалось немыслимым, чтобы кто-то столь явно поступался любым развлечением, не преследуя никакой скрытой цели. Агентам, ведущим наблюдение за д'Артезом, представлялось загадочным и неестественным, что им не удалось проследить никаких интимных связей д'Артеза с женщинами. Правда, и с мужчинами также, отмечалось в докладе, чтобы не возбудить подозрений в склонности д'Артеза к гомосексуализму.

Франкфуртская служба безопасности знала даже больше, чем сообщал американский доклад, составленный как-никак много лет назад. Так, ей было известно, что д'Артез весьма регулярно, примерно раз в три месяца, летал во Франкфурт навестить мать, проживавшую в Бад-Кенигштейне в собственном доме, предусмотрительно приобретенном еще в 1941 году покойным господином Наземаном, главой фирмы "Наней". Это был основательный, хотя и старый, дом, выстроенный в швейцарском стиле, излишне просторный для престарелой госпожи Наземан, которая жила в нем одна, не считая экономки и шофера с женой. Господину Наземану удалось вовремя перевезти в Кенигштейн также большую часть мебели из их дома в Дрездене, в районе "Белого оленя", теперешний дом был ею битком набит, хотя к новому окружению она не подходила. Но старая дама не желала ни с чем расставаться. Она устраивала время от времени так называемый "семейный день", в котором, однако, д'Артез никогда участия не принимал. Он всякий раз извинялся, ссылаясь на гастроли или другие обстоятельства. Отец его умер еще в конце 1943 года в Дрездене и там же был похоронен. Предполагаемый на случай крайней необходимости переезд на Запад был, как уже сказано, своевременно, то есть еще до конца войны и до разрушения Дрездена, осуществлен его вторым сыном и наследником, нынешним генеральным директором фирмы "Наней" Отто Наземаном. А поскольку фирма "Наней" в те времена считалась предприятием военного значения, нацисты и вермахт всячески способствовали ей в приобретении земельного участка, на котором предполагалось выстроить завод. У фирмы "Наней" имелись влиятельные связи.

Свои регулярные визиты д'Артез наносил без всякого предупреждения, чем мать его бывала крайне раздосадована: что и говорить, она охотно приготовилась бы к его приезду и пригласила бы родственников. Обычно сын, если не улетал последним самолетом, останавливался не у нее, а в отеле "Интерконтиненталь", что также давало повод для горьких сетований. Ты швыряешь деньги на ветер, пеняла она, но, по сути дела, это импонировало старой даме. Во всяком случае, ничто не могло заставить д'Артеза отказаться от раз навсегда заведенного порядка. Он ехал автобусом от Франкфурта до Кенигштейна, рано утром уже стоял, нежданный, с цветами или конфетами у дверей, вежливо выслушивал вечные ахи и охи, что торт не испечен или что сегодня уборка в доме, сидел около двух с половиной часов и, глянув на часы и сославшись на совещание или конференцию, автобусом возвращался во Франкфурт. У матери же на ближайшие недели хватало тем для разговоров - как хорошо выглядит ее сын, как он к ней привязан, хоть профессия отнимает у него много времени и сил, и тому подобное; у нее было обыкновение противопоставлять людей друг другу.