Бранислав Нушич - Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)

Вспомнили, разумеется, о согревающем компрессе. Господин Яковлевич лег на диван, приложив к щеке осколок горячей черепицы, но облегчения не было: он метался и рычал от боли.

На помощь хозяйке явилась кухарка. По ее совету госпожа посолила хлебный мякиш, засунула в дупло, потом вытащила и положила туда немного чеснока. Затем заложила дупло комочком ладана. Господин Яковлевич терпеливо переносил все пытки, однако боль нарастала. Ему дали выпить рому, потом чистого спирта. Но никакие средства не помогали.

Госпожа устала от переживаний за мужа, и заботы о господине Стеве Яковлевиче взяла на себя кухарка, которая принялась выискивать новые лекарства. Сначала она принесла ключ от ворот и приложила к голым плечам больного, потом налила ему в ухо камфары и растерла спиртом шею, наконец насыпала в свой чулок горячей золы и приложила к его щеке. Однако и это не помогало: страдания становились невыносимыми.

Кухарка положила ему на щеку горчичник, и боль как будто уменьшилась. Но стоило только снять горчичник, оставивший на щеке большое сине-красное пятно, как господин Яковлевич зарычал громче прежнего и, потеряв от боли всякое самообладание, принялся швырять на пол и бить все, что попадалось под руку. С большим трудом удалось его утихомирить, раздеть и уложить в постель.

- Лучше всего спокойно лежать и не думать о зубе, - посоветовала кухарка.

- А еще лучше постараться заснуть! - поддержала ее супруга.

Но все их советы и пожелания были напрасны: не думать о зубе он не мог, а о сне и говорить не приходилось. Господин Стева Яковлевич провел ужасную ночь: он никак не мог найти в кровати такое положение, при котором боль хотя бы немного утихла. Так и промучился до самой зари.

Еще не рассвело, а он уже разбудил весь дом и сразу же стал одеваться, хотя совершенно ясно было, что ни один зубной врач так рано не принимает. Господин Яковлевич был похож на средневекового мученика, только что подвергнутого пыткам: сожженные ромом и спиртом губы оттопырились, язык распух, и он едва им ворочал, щека обожжена, лицо после бессонницы бледное и испитое. Трудно было удержаться от слез при взгляде на него.

В семь часов он был уже одет, шляпа на голове - можно отправляться. Но куда пойдешь, если зубные врачи начинают принимать только в девять. Господин Яковлевич метался по комнате и злобно поглядывал на стенные часы, большая стрелка которых двигалась как никогда мучительно медленно. "Ровно в восемь буду в приемной у врача, чтобы оказаться первым, а то вдруг соберется человек десять, и прождешь до полудня", - думал господин Яковлевич, втайне надеясь, как это часто бывает с людьми, страдающими зубной болью, что зуб перестанет болеть сразу же, как только он переступит порог приемной.

Между тем большая стрелка часов двигалась все медленнее. Не владея собой, господин Яковлевич в раздражении схватил стул, вскочил на него и перевел стрелку на целых пятнадцать минут вперед. Когда часы таким образом показали три четверти восьмого, он схватил шляпу и, ни с кем не попрощавшись, пулей вылетел из дома.

Он бежал по улицам, словно спасался от жандарма: ничего не видел, ни на кого не смотрел, ни с кем не здоровался. Воображение его уже рисовало клещи, а в них червем извивался и каялся во всех грехах этой ночи ненавистный зуб.

В конце одной тихой улочки, через которую проходил его путь, Яковлевич встретил своего старого учителя господина Милошевича. Хотя в этот момент ему ни до чего не было дела и он ненавидел весь мир, чувство почтения к учителю, известному философу, которого все уважали, оказалось сильнее боли. Он снял шляпу и поздоровался.

- Ах это вы, господин Яковлевич! - воскликнул учитель, отвечая на приветствие. - Как приятно, что я вас встретил!

- Да, да! - пробормотал господин Яковлевич заплетающимся языком и хотел было бежать дальше, но учитель загородил дорогу и ухватил его за пуговицу пальто.

- Как я рад, что встретился с вами, - продолжал учитель, крепко держа его за пуговицу. - Скажите, пожалуйста, вы не читали критику Станиславлевича на мою книгу "Взаимосвязь явлений и причин"?

- Нет, не читал... Я прошу вас, господин учитель, извинить меня, но я спешу к зубному врачу, у меня ужасные боли, всю ночь меня мучил зуб...

- Не думайте об этом, - ответил учитель и еще крепче ухватился за пуговицу его пальто. - Лучшее средство вылечить больной зуб - не думать о нем.

- Да, но... - попытался вырваться господин Яковлевич.

- Он оспаривает, - перебил его учитель, - самую основную и неопровержимую истину, известную даже дилетантам. Он просто-напросто утверждает, что в природе могут быть явления без причин, в то время как причинность, отношение между причиной и явлениями является основным всеобщим законом, что...

Господин Яковлевич попытался освободиться ценою своей пуговицы, но учитель, увлекшийся спором, выпустил пуговицу, крепко ухватил его за лацкан пальто и продолжал:

- Таким образом, если бы явления имели какое-то начало, будь то во времени или в пространстве, тогда бы, предположим, первое из них, из которого произошли все остальные, могло бы быть и без причины. Но такое положение можно признать только в том случае, если была бы установлена обособленность данного явления. Известно, между тем, что так не бывает. Явления представляют единую непрерывную цепь, в которой каждое связано с предыдущим. Следовательно, они происходят одно из другого, и установить начало и конец этого процесса невозможно. А что все это значит? Это значит, что причина возникновения явлений заключается в их взаимосвязи, или, другими словами...

У господина Яковлевича закружилась голова и потемнело в глазах. Он смотрел на учителя, но уже плохо различал его: казалось, что перед ним какая-то безликая вращающаяся масса. Он видел то цилиндр, то руку, то ногу, потом все это исчезало, кружась в каком-то диком вихре. Он слышал его голос, но этот голос походил скорее на визг и скрежет какого-то огромного сверла, которое вгрызается в глубину его зуба. И он действительно вдруг почувствовал невероятную боль.

- Во времени и пространстве явления не имеют и не могут иметь ни внутренних, ни внешних границ, а если бы таковые были, это значило бы... доносился голос учителя. Но в этот момент как будто пронесся вихрь: цилиндр учителя полетел в канаву, полную воды после вчерашнего дождя, а учитель вскрикнул, словно у него вырвали коренной зуб. Отвесив почтенному учителю затрещину, господин Яковлевич понесся по улице, как заяц, преследуемый собаками. Он не понимал, что произошло, не помнил ни одного своего движения, не знал даже, куда бежит. Господин Яковлевич не помнил, как оказался в приемной врача, в которую ворвался сломя голову. Пришел он в себя лишь в тот миг, когда почувствовал огромное облегчение, словно с груди его сбросили тяжеленную бочку, и он чуть не обнял доктора, того самого доктора, мать, отца и других родственников которого поминал ночью недобрыми словами.