Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

У Ефима таких стихов не было. И тогда, и много лет спустя, он не мог объяснить, почему не посвятил ни одной поэтической строчки великому вождю.

Незабываемый 1937-ой год породил, как это ни странно, новый взрыв разноголосой хвалы во славу солнца незакатного, величайшего из великих - Иосифа Сталина.

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек! -

провозгласил Лебедев-Кумач под стоны и вопли тысяч и тысяч пытаемых в энкавэдэшных застенках.

Сталин - наша слава боевая,

Сталин - нашей юности полет.

С песнями борясь и побеждая,

Наш народ за Сталиным идет! -

вторил Лебедеву-Кумачу Алексей Сурков.

Споем же, товарищи, песню О самом большом человеке,

О солнце, о правде народов -О Сталине песню споем... -

не иначе как хотел превзойти других еще один поэт - Исаковский. И так далее, и тому подобное в творчестве вернопроданных литераторов. В такой «поэзии», Ефим понимал, место ему не найти. И он отошел, удалился от нее, удалился с болью, до лучших времен... Но лучшие времена не наступили - грянула вторая мировая война. Сержант Сегал командовал пулеметным расчетом, в перерыве между боями брался за перо, за карандаш - что было под рукой, обрушивал гневные строки на осквернителей и палачей родной земли, его многострадального народа. Видно, не всегда молчит муза, когда говорят пушки.

И теперь, вдали от фронта, он, полунищий, искалеченный, измотанный солдат тыла, работник скромной заводской газеты, хоть изредка, все же пишет стихи. Для себя, но пишет. Нет, Алевтина Михайловна, вам неведомо подлинное призвание Сегала. Он - поэт.

Ну, а пока - надо кормиться и одеваться, пока - по зову совести, с пером наперевес, атаковать нечисть всякую.

Гапченко оказался прав: письму Анны Кондаковой в «Известиях» дали ход. Редакция направила жалобу в райздравотдел с просьбой разобраться по существу, о результатах информировать заявительницу и «Известия». Последующий контроль центральной газеты вселял надежду на тщательное расследование жалобы.

- Отольются Богатиковой вдовьи и сиротские слезы, - вознадеялась Анна Кондакова.

Ефим не очень-то разделял оптимизм вдовы. Однако был доволен вмешательством такой газеты, как «Известия». По крайней мере, в работе медсанчасти разберутся. И то хлеб!

Комиссия, состоящая из представителей райздравотдела, райкома и парткома завода, приступила к работе немедленно. Сегалу разрешили присутствовать на всех этапах разбирательства в качестве наблюдателя. Прежде всего было установлено главное: смерть Кондакова наступила от сердечной недостаточности - осложнения после гриппа в тяжелой форме. Комиссия, собравшаяся в кабинете Гордиенко, предъявила ему свое заключение. Он читал его, перечитывал, вертел в руках, снимал и надевал очки, смотрел куда-то в сторону.

- Видите ли, я остаюсь при своем первоначальном мнении, - изрек он наконец. - Врач Богатикова непосредственно в смерти Кондакова не виновата. Противного доказать не удастся никому, никогда, да-да, как старый специалист утверждаю!» - последние слова он выкрикнул с вызовом, но против его воли в них прозвучала неуверенность.

- Я, Вениамин Ефимович, тоже не новичок в медицине, далеко не новичок, - подчеркнул председатель комиссии Иван Тимофеевич. - И мне трудно согласиться с вами. Конечно, Кондаков мог скончаться и при добросовестном лечении, всякое случается.

- Вот-вот, именно, - обрадовался Гордиенко, - никакая медицина не в силах порой оградить человека от смерти, вот-вот.

- Не спешите, я не закончил свою мысль. При правильном, добросовестном амбулаторном лечении и смертельный исход болезни был бы менее вероятен, гораздо менее... Упущение лечащего врача в данном случае не вызывает сомнения... Ведь так, товарищи? - обратился он к членам комиссии.

- Да, безусловно, - подтвердили несколько голосов.

- Неубедительно, голословно, требует доказательств, - настаивал Гордиенко.

- Постараемся доказать. А где врач Богатикова?

- Она давно в приемной, ждет нашего вызова.

Лариса Александровна предстала перед комиссией в черном, строгого покроя костюме, в белой шелковой, наглухо застегнутой блузе, в скромных туфельках - «лодочках» на высоких каблуках, красиво причесанная, эффектная, привлекательная. Присев на стул, она опустила голову, смиренно сложила на колени руки с ярким маникюром.

- Так что вы нам скажете, коллега, по поводу прискорбного случая с вашим больным? - мягко обратился к ней председатель комиссии.

Богатикова достала из маленькой лакированной сумочки шелковый кремовый платочек, дрогнувшим голосом произнесла:

- Смерть рабочего Кондакова - болезненный удар не только для его семьи, но и для меня, лечащего врача... - В этом месте она всхлипнула и, как заметил Ефим, приложила платочек к сухим глазам. Гордиенко сорвался с места, схватил волосатой лапищей стакан, налил в него воду, поднес Богатиковой:

- Лариса Александровна! Нельзя так волноваться! Возьмите себя в руки!.. Она так переживает эту историю!

«Талант! Артистка! Кающаяся Магдалина»! - улыбался про себя Ефим. Вспомнилась недавняя встреча в этом же кабинете с совсем другой Богатиковой - с наглой, холодной, заносчивой. И нате! Он заметил, что и председатель комиссии исподлобья, с усмешкой посматривает на нее.

- И все же, Лариса Александровна. Как случилось, что вы выписали Кондакова на работу, по сути проигнорировав жалобы со стороны больного? - сдерживая раздражение, спросил Иван Тимофеевич. - Ведь именно вы, а не кто иной, сделал в его карточке запись о жалобах на режущую боль в области сердца. Как же вы, достаточно опытный врач, не провели детального обследования?

Мгновенно оценив обстановку, убедившись, что женские чары ее не подействовали на мужскую - преобладающую - часть комиссии, Богатикова от мнимой обороны перешла к атаке. Лицо ее преобразилось, подлинная суть проступила на нем, как на переводной бумаге: из скорбного стало злым, надменным. «Вот это настоящая Богатикова. Узнаю Ларису Александровну, наконец-то перестала притворяться», - мысленно отметил Ефим.

- Не надо на меня наседать, Иван Тимофеевич, - с металлом в голосе кинула она председателю, - в данном случае я никакой вины за собой не чувствую, да-да, не чувствую! Поясню: по существующей инструкции, которая для нас, врачей, закон, я не имела права продлевать больничный лист Кондакову. Температура у него была нормальная, сердце работало ритмично, шумы не прослушивались... Какие у меня были основания держать высококвалифицированного рабочего дома? Я и так нарушила инструкцию,.. Инструкцию! - подчеркнула она. — Документ, который составлен и утвержден не врачом Богатиковой, отнюдь! - Она победоносно оглядела членов комиссии и села на свое место.