Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

На письменном столе лежала заранее приготовленная стопка чистой бумаги. Алевтина подробно ознакомила Ефима со своими записями о передовой комсомольской бригаде. Увы! Того примечательного, что могло бы стать основой очерка, в них не оказалось. Ефим не удивился, не подосадовал, не стал упрекать, а значит, огорчать Алевтину, -зачем? Он был убежден: склонность к журналистике - тоже дар божий.

- Я все понял... материала достаточно... (насчет качества интервью дипломатично промолчал). Знаете, давайте все-таки сделаем так: напишите очерк сами, как сумеете. Я, с вашего позволения, отредактирую его, согласую с вами - и на машинку... Нравится вам мой план?

Алевтина была заметно разочарована. Она рассчитывала на другое: Сегал напишет, а она в качестве соавтора посидит рядом.

- Если вы считаете это более разумным, - нехотя согласилась она.

- Хочу посоветовать: поменьше риторики, побольше тепла, пусть ваши герои расскажут о себе сами, своими словами. - Ефим мельком глянул на настольные часы: скоро десять. Тина перехватила его взгляд: - Вы торопитесь? Устали? Вам, наверное, нелегко приходится?

Ефим никогда и никому не жаловался ни на трудности, ни на усталость. Ни к чему!.. А ведь правда: устал он очень, жилось ему неуютно, как на вокзале. Теплые слова Алевтины тронули его, но распространяться на болезненную для себя тему он посчитал излишним.

- Если я вам больше не нужен, пойду... Завтра с утра я должен быть в цехе Цидилкина.

Он вышел на улицу. Падал мокрый снег с дождем. После домашнего тепла и света мартовская темень да хлябь должны были показаться ему особенно неприятными. Но вышло наоборот: как только за ним закрылась дверь, захлопнулась калитка крошкинского дома, он, еще не осознав в чем дело, почувствовал некую облегченность, глубоко и свободно вздохнул, весело зашагал по немощеной улице к трамвайной остановке.

Чему ты так радуешься, спрашивал он себя, не тому ли, что Тина сказала тебе на прощанье несколько добрых слов? Тебя приятно удивила их искренность, ты уже решил, что был несправедлив к ней?.. Признайся, тебя обрадовал ее ласковый тон? Конечно, да, конечно!

Но стоило ему мысленно вернуть себя в крошкинский дом - от легкости и приподнятого настроения не осталось и следа. Он даже остановился. «Эврика! - воскликнул про себя, - я вырвался сейчас из этого дома, словно узник на волю! В нем для меня и уют - не уют, и свет - не свет, и тепло - не тепло. Не по такому домашнему очагу я тоскую, нет, не по такому, где все напоказ, где господа вещи чванятся: «Хозяева здесь мы, без нас, вещей, нет хозяев». Ефима прохватила дрожь, пробежала от корней волос до пяток... брр... Ко всем чертям этот удушливый, обывательский рай, ко всем чертям!

А Тиночка? Хочет он того или не хочет, она мягко, будто крадучись пробирается в его душу, того и гляди совьет там себе гнездышко и поселится в нем... Нет, не поселится -изредка, так, невесть зачем, будет прилетать на несколько минут: посидит в гнездышке, пощебечет и поминай, как звали! Жди, когда снова наведается, жди и зябни... И снова Ефима прохватила дрожь: хороша перспектива! Но ведь он не собирается пустить эту птичку в свою душу. Вспомнились опять ее прощальные слова, согретые изнутри васильковые глаза... И стало ему как-то не по себе.

* * *

Утром следующего дня Ефим сидел напротив начальника цеха Степана Лукича Цидилкина в его небольшом кабинете. Степан Лукич с еле скрытой неприязнью смотрел на Ефима холодными, глубоко сидящими глазами цвета шлифованной стали. Конусообразное лицо его с крупным раздвоенным подбородком выражало надменность, властность, над тонкими втянутыми губами низко нависал мясистый удлиненный нос. Не без насмешливого удивления Ефим отметил сходство Цидилкина с традиционным изображением бабы Яги.

- Не понимаю, - показывая редкие зубы, высокомерно говорил Цидилкин, - зачем редакция направила вас, товарищ Сегал, в мой цех. План систематически выполняю, так что в погонялах, дорогой товарищ, скажу откровенно, не нуждаюсь.

Неуважительный, спесивый тон не замедлил вызвать у Ефима ответную неприязнь.

- Я пришел к вам, Степан Лукич, - с виду спокойно повторил он, - по заданию редакции. Ваше право уважать или не уважать меня лично. Но пренебрежительно относиться к заводской газете? Ежели вам партийная печать не нравится, заявите об этом парторгу ЦК на заводе товарищу Гориной. Может быть, она сейчас же порекомендует редактору отозвать меня из вашего цеха. Уверяю вас, расстанусь с вами не без удовольствия.

Цидилкин заерзал на стуле, достал из стола пачку «Казбека», смял в нескольких местах длинный мундштук папиросы и закурил, исподлобья, зло поглядывая на Ефима.

- При чем тут партийная печать? Я коммунист, нашу прессу уважаю и заводскую многотиражку ценю.

«Струсил иначе и быть не могло», - подумал Ефим.

- Я не о печати говорил. Я, как начальник цеха, выполняющего план, не нуждаюсь в вашей помощи.

- В моей помощи вы, может быть, и не нуждаетесь, -согласился Ефим, - я вам ее и не навязываю. Но от помощи общественности, которую я представляю, отказываться грех! Тем более... - Ефим помедлил.

- Что, «тем более»? - нетерпеливо переспросил Цидилкин.

- Тем более, что помощь вам, именно теперь, по нашему мнению, позарез необходима.

- Это почему же? - вызывающе осведомился Цидилкин. Реденькие брови над стальными сверлящими глазками дрогнули.

- Да хотя бы потому, что брак продукции в вашем цехе велик... а план выполняется. Интересно, какой продукцией?

- А-аа! Вот на чем задумали меня подловить, - прошипел Цидилкин.

- Из вашего цеха на сборку поступает брак. Это факт, - продолжал Ефим. - Сегодня вы не настроены вести со мной деловую беседу. Отложим ее. Пока же, в чем смогу, постараюсь разобраться сам.

- Па-а-жалста! Милости просим! - засмеялся ему вслед Цидилкин. — Окажите нам содействие! Поучите нас!

Прежде всего Ефим направился в бюро цехового контроля.

- Вас интересует процент брака? — спросил начальник бюро, почему-то не поднимая глаз. - Ну-у, не так уж велик процент по сравнению с количеством выпускаемых деталей. Наши контролеры, браковщики, контрольные мастера - люди квалифицированные, они всегда на страже.

- И все-таки на сборку попадают бракованные детали.

- Бывает... Ничего не поделаешь... Не святые, ошибаемся.

- Верно, ошибки возможны. Но почему именно у вас, - допытывался Ефим, - они слишком часты? Сборщики жалуются больше всего на продукцию, проверенную вашими, как вы сказали, квалифицированными помощниками.

- Бывает, бывает, - повторял нехотя страж качества.

«Он не может не знать причину брака, хотя бы по должности, но скрывает правду. Почему?» - подумал Ефим.

- А вам известно, - в упор спросил он, - что ваша продукция не раз подводила фронтовиков, была прямой причиной их гибели? Вы не допускаете в этом вашей личной вины?