Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

- Что с вами? Снова заболели?

Надя не отвечала. Плечо под рукой Ефима дрогнуло, она резко вдруг поднялась со стула, схватила блокнот, выбежала из редакции. Ефим бросился было за ней, но, сделав несколько шагов к двери, остановился: не надо, захочет - сама расскажет. Он принялся править многословную стряпню Алевтины - ничего не вышло, не мог добраться до смысла: перед ним неотвязно маячил образ Нади, чем-то глубоко потрясенной. До чего же она в критические минуты своей жизни становится похожей на беспомощное маленькое существо, которому не просто добрый - любой человек обязательно бросится на помощь!

Вскоре на его столе зазвонил телефон.

- Ефим...

- Да-да, Надя, где вы?

- У меня просьба к вам: если можете, подойдите к проходной. Прямо сейчас. И... найдите какой-нибудь предлог, чтобы сегодня не возвращаться в редакцию.

Надя шла ему навстречу, опустив голову.

- Извините, - сказала смущенно, когда они встретились, - мне так плохо... простите.

Всем существом бросился Ефим ей на помощь.

- За что вас прощать? Я... я... - он протянул ей обе руки, все, что мог сделать в этот момент.

Надя застенчиво улыбнулась.

- Где бы нам поговорить?.. Это для меня так важно. - Она на минутку задумалась. - В Измайловском парке?

По случайному совпадению они сели на ту же скамью в одной из аллей, на которой Ефим два года назад коротал первый вечер после оформления на завод. Их окружала такая же густая зелень начала лета, в небе - такое же высокое солнце. Только сегодня оно освещало по-детски беспомощное Надино лицо.

Она открыла дамскую сумочку, вынула оттуда письмо-треугольник.

- Прочтите...

Он быстро пробежал глазами пять строчек, написанных круглым крупным почерком: «Надя! Видно, не судьба нам с вами встретиться. Вот уже две недели, как я женат. Ваши письма и фотографию разрешите оставить на память. Не судите меня, не обижайтесь. Андрей».

Он не сразу понял, что произошло.

- Это тот самый офицер?

Надя кивнула, по щекам ее потекли слезы.

- Я верила ему, ждала. Если бы не знала его почерка, подумала, чей-то злой розыгрыш... Вы что-нибудь понимаете?

Ефим задумался. Откуда ему знать, что приключилось с Надиным офицером. Одно ясно: нежданно-негаданно Надя получила предательский удар и теперь ищет она у него не столько ответа на вопросы задачки, поставленной самой жизнью, сколько утешения, соучастия, опоры. Он искоса посмотрел на нее. «Говорите же, отвечайте», - молили, требовали, ее глаза. Но Ефим молчал: говорить что ни попало - не хотел, не имел права. Он прислушался к самому себе и вдруг обнаружил не то радостные, не то веселые всплески под самым сердцем. В первый момент он не посмел этому поверить, устыдился возникшего ощущения. Но оно нарастало, ощущение счастливого предчувствия наполняло грудь. Он знал, почему оно народилось, но ему неловко было даже самому себе в этом признаться - кощунственно! Ну и пусть кощунственно! Надино горе оборачивается для него светлой надеждой. «Слава тебе, Господи, - шептал он беззвучно, - значит теперь она никуда не уедет!»

- Не отчаивайтесь, Надюша, не переживайте, - сказал он почти весело. - Не так страшен черт, как его малюют. - Он взял ее за руку, ласково, прямо посмотрел в глаза.

Она резко поднялась со скамейки.

- Вы что, шутите? - спросила обиженно.

Ефим не отпустил ее руки.

- Не ершитесь, сядьте... Разве в подобных случаях уместно шутить?

Надя недоверчиво глядела на него.

- Вы верите в судьбу? - спросил вдруг Ефим.

- Положим, верю, - ответила она чуть подумав. - При чем тут судьба?

- Посмотрите, что пишет ваш офицер: «Не судьба нам встретиться». Что же печалиться да горевать? Вдумайтесь: надо ли терзаться из-за человека, которого вы и в глаза не видели? Случайно завязавшаяся переписка. Придавать этому серьезное значение, право, не стоит.

Надя задумалась.

- Возможно... Только для меня это много сложное... Понимаете, человек в течение трех лет будто незримо присутствовал рядом, был моей совестью. По нем я соизмеряла свои поступки... И разом — всё?! — она смотрела с сомнением.

- Помните, Надя, вы рассказали мне о вашем странном романе, когда болели, помните? Вы еще тогда боялись разочароваться в вашем заочном женихе при встрече, верно? Согласитесь, ведь это хорошо, что он так показал себя раньше, чем вы стали близкими. Тогда могло быть куда больнее. Я прав?

Она задумчиво молчала. Но Ефиму показалось, что душа ее постепенно оттаивает, с радостью заметил это по слегка порозовевшим щекам, по побледневшим веснушкам, которые, на его взгляд, нисколько не портили, наоборот, украшали ее.

- Выше голову, Надя! - воскликнул он воодушевленно. - Устремите-ка свой взор ввысь, посмотрите, какое без-донно-голубое, сияющее весеннее небо над нами, а вы его будто и не замечаете, и кажется оно вам с овчинку. Не так ли?

- Так, - виновато улыбаясь, призналась Надя.

- Вглядитесь в нежную зелень, вдохните ее пьянящий аромат, вслушайтесь в стоголосое птичье пение, - приподнятым тоном продолжал Ефим, - воскликните: «Да здравствует весна!», и все невзгоды покинут вашу душу, ваша сердечная рана быстро начнет заживать... Хотите, я вам прочту свои стихи о весне?

Она посмотрела удивленно:

- Вы пишете стихи?

- Грешен, пишу, - отшутился он и начал декламировать:

Весна рисует красками Прозрачными и легкими,

Доносит ветер ласковый Мелодии далекие Страны раздолья птичьего,

Цветов благоухания...

У сердца у девичьего Весенние страдания.

В просторы светло-синие Швыряет солнце золото,

Годами обессиленный Глядит сегодня молодо.

И голубь над подругою Воркует, машет крыльями...

Весна бушует вьюгою В пьянящем изобилии... —

возвышенно закончил Ефим и выжидательно посмотрел на Надю.

- Вы и в самом деле поэт, - искренне похвалила Надя и вдруг замолчала. Слово «поэт» вызвало у нее далекое воспоминание: она, ученица девятого класса, из книг, на уроках литературы, узнает о тяжкой доле русских поэтов, о трагических судьбах Пушкина, Лермонтова, Кольцова... Вместе с ними разделяли их страдания родные, близкие им люди. И тогда, девчонкой, дала себе зарок: она никогда не будет женой поэта, дабы не знать, не видать его душевные муки. Странные это были раздумья для провинциальной школьницы: где, когда могла она встретиться с живым поэтом, да еще стать его спутницей? Нелепая мысль юности, не более. Но сейчас, сидя рядом с настоящим поэтом, молодым да холостым, она вся сжалась внутри от страха, замерла. А если?.. Украдкой, но другими глазами, посмотрела на Ефима: «Нет, этого быть не может».

- Да, вы, оказывается, поэт, - повторила она, - как это мило сказано: «У сердца у девичьего весенние страдания...» Как вы это угадали? - спросила наивно.

Ефим рассмеялся.

- Ах, Надя, все девушки весной страдают, и парни тоже.