Рамон Меса - Мой дядя - чиновник

Граф усиленно распространялся насчёт количества излившейся на него воды, чувствуя, что таким образом смешит Клотильду. Дон Матео водил взад и вперёд по вороту рубашки большим белым в красную клетку платком и объяснял, как всё произошло:

— Мы сидели вон под теми деревьями, па углу. Вдруг видим, что вы и все, кто был на другом конце сквера, пустились бежать. Мы встали, сделали несколько шагов и только тогда поняли причину суматохи, из-за которой и я чуть было не потерял свой цилиндр. А ведь он у меня новёшенький! Я даже ещё не рассчитался за него. Придётся теперь вернуть его шляпнику — он уже никуда не годится!

Это нелепое замечание дона Матео вызвало такой взрыв смеха, что после него никому уже не хотелось больше смеяться, и весёлость разом исчезла, хотя шутки всё ещё продолжали сыпаться. Затем на минуту воцарилась тишина. Слышна была только частая дробь капель но верху коляски.

Граф сидел рядом с Клотильдой. Она была одета в дорогое платье из бледно-голубого шёлка. Ко стройная фигура отчётливо выделялась на фоне тёмно-зелёной обивки кареты.

Время от времени в щелях поднятого верха мелькали огни проносившихся мимо магазинов и городских фонарей, чей свет на миг озарял седоков. В такие мгновения граф отчётливо видел прекрасное лицо девушки, сидевшей около него, её точёные руки и две золотистые косы, которые обрамляли белую шею, облегали высоко вздымавшуюся грудь и ниспадали до самых бёдер.

Клотильде доставляла смутное и непонятное наслаждение мысль, что совсем близко от неё, в той же самой карете, сидит человек, столько раз привлекавший её внимание, тот, о ком всюду говорили, кого везде встречали приветливо и почтительно, кому некоторые льстили и перед кем почти все трепетали.

Граф, опьянённый удачей, всё же понимал, что его спутники чувствуют себя несколько неловко; поэтому, выбрав момент, когда внутрь коляски не проникал свет витрин и фонарей, он ткнул локтем дона Матео и, почти прильнув губами к уху своего секретаря, прошептал:

— Да говорите же что-нибудь!

Дон Матео понял и громовым голосом немедленно понёс всякую околесицу. Тем не менее дон Тибурсио внимал ему, словно оракулу, и, преисполненный почтения, не осмеливался ни отвечать, ни возражать бывшему учителю.

Граф не сводил глаз с Клотильды. Она, словно волшебное видение, то появлялась перед ним, то исчезала по прихоти стремительных огней, на миг освещавших карету. Его печалила мысль, что поездка неизбежно и скоро кончится, как ни старался хитрец Виктор по возможности сдерживать лошадей.

Когда ещё представится такой великолепный случай! А он никак не может воспользоваться своей удачей! Всё произошло так неожиданно, так странно! О, если бы он мог предвидеть эту возможность заранее, всё было бы по-другому!.. Сидеть рядом с Клотильдой! Ощущать дуновение её веера, которым она обмахивается с таким неповторимым изяществом! Слышать шелест её шёлков! Невзначай касаться её кружев! И может быть, дотронуться даже до кончика её маленькой ножки, чей крошечный след он столько раз видел на песчаных дорожках сквера! Так думал граф, с невыразимым наслаждением вдыхая тончайший аромат, окружавший красавицу.

Наконец коляска остановилась. Дверца с той стороны, где сидел граф, оказалась как раз напротив подъезда дома Армандесов. Граф выскочил из экипажа и галантно протянул девушке руку. Она проворно спрыгнула на землю, едва коснувшись своей белой, тонкой и нежной ручкой пальцев графа.

В прихожей началась церемония прощания. дон Тибурсио и Клотильда никак не хотели отпускать своих любезных провожатых и просили их остаться хотя бы на несколько минут.

— Мы вам премного благодарны, — неловко оправдывался бывший латинист, — но мы слишком жалко выглядим в своей промокшей одежде. Как-нибудь в другой раз мы с удовольствием нанесём вам визит. Ведь сегодня мы, надеюсь, не в последний раз имеем счастье наслаждаться столь приятным обществом.

Граф в свою очередь с поклонами и улыбками убеждал Клотильду:

— Невозможно, сеньорита! В другой раз, в другой раз! Я хорошо знавал вашего батюшку. Он был моим большим другом, и я всегда с удовольствием вспоминаю время, проведённое вместе с ним. Это был прекрасный, образованный человек, светлая голова. Знаю я и вашу матушку, хоть она за давностью лет, пожалуй, забыла меня. Но вы всё-таки непременно напомните ей обо мне и передайте от имени её старинного друга графа Ковео уверения в самых искренних и почтительных чувствах.

Наконец они расстались, донельзя довольные друг другом.

На пути к дому граф и дон Матео обменивались впечатлениями,

При мысли об успехах, достигнутых его бывшим учеником за столь короткий срок, дон Матео чувствовал себя несколько униженным. Ведь он-то сам в точение такого долгого времени лишь лелеял надежду на счастливый роман с прекрасной Клотильдой! «Вот уж поистине баловень судьбы! Ну и везёт же этому графу! Но… ведь я могу гордиться, что он — мой ученик!» Последнее соображение отчасти утешило опечаленного секретаря.

Мысли графа были более радужными:

«Здесь, около меня, только что сидела Клотильда! Эта обивка ещё хранит тепло её тела, нежный аромат её дыхания! Ах, как я буду счастлив! Жаль только, что я не до конца воспользовался представившимся случаем. Ну и глупец же я: можно было поговорить с нею, показать себя более галантным, обходительным, любезным! Нужно было самому это делать, а не позволять дону Матео нести чепуху. Что она обо мне подумает? Она наверняка сочла меня дураком. Ах, когда свет на мгновение проникал через вон ту щель, освещая лицо и фигуру Клотильды, мне казалось, что передо мной небесное создание, которое я уже когда-то видел во сне. Временами мне чудилось, будто я во власти обманчивого миража. Тогда я закрывал глаза и сейчас же вновь открывал их. Её сапфировые серьги сверкали синими искрами, золотые браслеты горели ярким пламенем, а бриллиантовое ожерелье метало ослепительные молнии. Как она, должно быть, богата! Какие на ней драгоценности!»

Пока ехавшие в коляске были заняты столь несхожими размышлениями, на другом конце города дон Тибурсио и Клотильда, захлёбываясь от восторга, нахваливали друг другу новых знакомых.

Дворецкий, который из-за своей нелюдимости почти ни с кем не поддерживал знакомства, давным-давно не встречал никого, кто был бы так внимателен к его скромной особе. На глаза его навёртывались слёзы умиления и радости, от волнения захватывало дух, и он прерывал на миг свои восторги, а чтобы скрыть причину вынужденной заминки, делал вид, будто запыхался, поднимаясь по лестнице, и не успел отдышаться.

Клотильда рассказывала матери: