Лео Перуц - Ночью под каменным мостом

Он взволнованно умолк, прижал к губам платок и закашлялся.

-- Его Величество, -- продолжал Ханнивальд, не вникая в жалобы Кеплера, -- также разгневан тем, что вы пренебрегли его приказом определить, что выйдет из конфликта между Его Святейшеством Папой и республикой Венецией!

-- Его Величество, -- резко возразил Кеплер, и тут его вновь на минуту одолел кашель, -- посылал ко мне своего камердинера Филиппа Ланга, который долго и много распространялся о том, что я должен подготовить астрологическое обоснование хода и ожидаемого разрешения конфликта. Но я уже со всем должным почтением известил Филиппа Ланга, что никак не могу этого сделать. Я считаю, что звездочет, берущийся судить не о движениях созвездий и их будущих конфигурациях, а о судьбах людей и государств, которыми ведает один только Бог, является никем иным, как подлым лжецом и ничтожеством!

-- Насколько я понимаю, -- заключил Ханнивальд, -- вы полностью отвергаете астрологию, эту пришедшую к нам из глубины веков и тысячекратно испытанную научную дисциплину, к которой охотно прибегают монархи, князья и другие высокие господа для познания своей земной, а иногда даже и посмертной участи?

-- Не полностью! Я отвергаю ее не полностью! -- возразил Иоганн Кеплер. -- Разделение неба на двенадцать домов, господство треугольников и всю прочую чепуху, относящуюся к расположению и поведению малых духов, я отрицаю. Но гармонию неба я признаю!

-- А конфигурации созвездий? Как вы относитесь к этому? -- допытывался Ханнивальд.

-- И это я признаю, но с некоторыми ограничениями -- скорее, как фактор, имеющий известное значение, -- пояснил Кеплер. -- Ибо по тому, как конфигурируются лучи созвездий при рождении ребенка, определяется течение его жизни в той или иной духовной форме. Если конфигурация гармонична, то возникает прекрасная форма души.

-- Если я вас правильно понял, -- задумчиво произнес Ханнивальд, -- вы настаиваете на пересмотре некоторых постулатов, хотя в общем и целом астрономия в вашем представлении недалеко ушла от пифагорейской. А вы не пытались привести вашу точку зрения в согласие с учением церкви?

-- Да упаси Боже! -- воскликнул Иоганн Кеплер. -- Я не хочу ввязываться в богословские споры. Во всем, что я говорю, пишу и делаю, я руководствуюсь принципами чистой математики. А церковные дела я не затрагиваю.

Тайный советник императора покачал головой.

-- Ваш ответ огорчает меня, господин Кеплер, -- заявил он. -- Все это мне весьма не нравится. У вас на устах слова смирения, но щучат они высокомерно и не совсем по-христиански. Мне все время кажется, что это говорите не вы, а тот, козлоногий и рогатый... Однако в мои обязанности не входит испытывать вас в этом направлении. Мой всемилостивый господин послал меня к вам ввиду того, что вы неоднократно давали ему повод быть вами недовольным. Я выслушал доводы, что вы приводите в свое оправдание, а больше мне ничего и не нужно. Когда я буду докладывать Его Величеству, я не забуду упомянуть о плачевных обстоятельствах, на которые вы жалуетесь. И с тем, господин Кеплер, имею честь откланяться.

Он поднялся и слегка -- насколько полагалось при общении с придворным астрономом -- приподнял шляпу. Распрямившись, как складной метр, и придав лицу отчужденное выражение, он уже было повернуться к двери, но Кеплер вдруг остановил его следующими словами.

-- Господин секретарь, -- быстро проговорил он, -- за пять лет, проведенных в этой стране, я так и остался чужим для всех. Я мало общался с аристократией Богемии и почти не знаю ее. Известен ли вам, господин советник, некий молодой дворянин, некий офицер по имени...

Он глянул на маленький листок, лежавший на столе.

-- ...По имени Альбрехт Венцель Эусебий фон Вальдштейн. Вам говорит что-нибудь это имя?

-- Вальдштейны -- это древний богемский род, -- принялся разъяснять Ханнивальд, и чем дольше он говорил, тем больше входил в азарт, начисто позабыв о "козлоногом и рогатом" вдохновителе Кеплера. -- Происходит он от двух братьев, Павела и Завича, живших в двенадцатом веке и называвшихся также Вальштейнами, Валленштейнами или Вартенбергами. Я знаю троих Вальдштейнов: ультраквиста Генриха из Криниц, однорукого от рождения Эрнста Иоганна из раконицких Словиц и, наконец, имперского придворного советника Эрнста-Якоба из Злотицы, что в Кенигрецском округе. Последнего еще прозвали Турком, потому что одно время он был в плену алжирского дея и ткал там холсты. Знавал я еще одного -- Вильгельма, у которого было имение в Германицах того же Кенигрецского округа. Он был женат на Смаржичке, но они оба давно уже умерли. А вот Альбрехта Венцеля да еще и -- как вы говорите, Эусебия? -- я не помню.

Тот факт, что ему ничего не было известно об одном из богемских аристократов, казалось, изрядно озадачил советника. Он снова уселся на стул, подпер голову рукой и задумался.

-- Альбрехт Венцель Эусебий фон Вальдштейн, -- повторил он. -- Мне кажется, я припоминаю, что где-то уже слышал это имя. Впрочем, нет, не слышал, а встречал в одном документе, и даже не так давно. Скорее всего, он обращался к Его Величеству с каким-нибудь прошением, которое проходило через мои руки. Вы говорите, он офицер? Вы точно знаете, что офицер? Не он ли недавно домогался командования венгерским пограничным полком? Или хлопотал о выдаче денег, поскольку его служба еще не закончилась? Или просил компенсации за истраченные на военные нужды собственные средства? Сдается мне, что я недавно читал что-то подобное. Только не помню, насколько удовлетворительно было составлено письмо и от кого была рекомендация -- от дяди, имперского советника или кого-то другого. Нет, скорее всего, рекомендации не было вовсе, так как Филипп Ланг написал на его прошении: "Должен ждать!" и отложил в сторону. Вот именно, так оно и было!

-- Ничего этого я не знаю, -- заявил Кеплер. -- Этот молодой дворянин прислал мне курьера с письмецом, в котором просил меня принять ad noticiam(1), что у него есть желание и нужда выяснить свои перспективы "в делах небесных" на ближайшие дни. Мой ответ он хочет получить сегодня.

-- В небесных делах? -- удивился Ханнивальд. -- Так он, верно, принадлежит к духовенству.

-- Ну уж нет! -- сказал Кеплер. -- Эти слова попросту означают, что я должен установить расположение планет в день его рождения и написать ему прогноз. Я полагаю, он стоит на пороге важного свершения, а может быть, и поворота всей его жизни, и потому ищет моего совета.

-- Но при этом вы же рискуете познать грядущую судьбу человека, известную единому Богу, а это подобает лишь подлому лжецу и ничтожеству. Или это не так, домине(2) Кеплер? -- иронизировал Ханнивальд.

-- Да, это так, -- подтвердил Иоганн Кеплер, который так увяз в своих мыслях, что едва ли заметил насмешку Ханнивальда. -- Ибо тот, кто предсказывает события прямо и исключительно по небесным телам, не имеет верной основы. Если ему и случается угадывать, так это только благодаря везению. Но мне представляется, что изучение натуры и склонностей человека, его душевных порывов и склада ума значит гораздо больше, чем расположение созвездий. А все это можно узнать...