Болеслав Прус - Эхо музыки

И хозяин, пыхтя, уходит опять за стойку.

Раз после такого выговора на щеках оскорбленного музыканта выступил кирпичный румянец. Он растер руки и начал с такой силой бить по клавишам, что стекла дрожали, а посетители поднимали головы и говорили: "Вот как здорово!"

Однако после нескольких минут мучительного напряжения с музыкантом стало твориться что-то неладное: пальцы его онемели и почти не двигались, лицо посинело, на лбу каплями выступил пот. Стараясь преодолеть слабость, пан Адам ударял по клавишам еще сильнее, но руки отказывались служить. Он вскочил с места и побежал через двор в каморку за кухней. Здесь стоял туман от пара и чада и, опершись локтями на грязный стол, худенькая девочка зубрила что-то вслух по книжке. Чем больше галдели на кухне, тем крепче девочка затыкала уши, тем громче твердила свой урок.

Вошел музыкант, хлебнул водки из стоявшей на столе бутылки и дернул за платье поглощенную чтением девочку:

- Ванда, разотри-ка мне руки!

Девочка взяла в худые ручонки его онемелые и распухшие пальцы и растирала их, пока хватило сил.

- Ох! - бормотал музыкант. - Как они болят! С каждым днем все хуже... Что, не можешь больше?

- Не могу, папа! - сказала девочка, задыхаясь.

Музыкант сам начал растирать наболевшие руки, поднимал их кверху, вероятно, для того, чтобы отлила кровь, и даже пробовал опускать в воду. Когда и это не помогло, он опять хлебнул из бутылки и, подкрепившись таким образом, вернулся на свое место за фортепьяно.

Снова он заиграл так громко, что хозяин улыбнулся, а гости стали стучать в такт кружками, но через несколько минут опухшие пальцы опять затекли, и он ощутил в них страшную боль. У него даже лицо исказилось. Клавиши умолкли, мелодия оборвалась. Не доиграв танца, пан Адам, совсем измученный, уронил на колени бессильные руки.

В зал вбежал хозяин.

- Что ты такое делаешь, пан Адам! - крикнул он гневно. - Люди над тобой смеются, говорят, чтобы ты лучше шел в клуб, а тут нечего валять дурака! Тут надо играть!

- Не могу больше... - шепотом сказал музыкант.

- Так убирайся вон! - заорал хозяин. - Скатертью дорога! У меня есть другой, почище тебя! Пожалуйте, пан Фитульский!

Больной музыкант машинально встал, и в ту же минуту стул его занял какой-то великан, под пальцами которого фортепьяно заходило ходуном.

- Вот этот играет! Все равно как целый оркестр! - воскликнул кто-то из посетителей.

- А хозяин молодчина, живо с тем разделался! - подхватил другой.

- В больнице ему место, а не здесь!

Такими словами общество распростилось с музыкантом, а он едва доплелся до каморки, где его дочь готовила уроки.

- Пойдем, Ванда, - сказал он. Взял со стола недопитую бутылку водки и сунул ее в карман.

Девочка удивленно подняла глаза.

- Ты больше не играешь, папа?

- Нет.

- А кто же это там играет?

- Другой, - тихо пояснил отец.

- А... - Ванда хотела еще что-то спросить, но осеклась.

Молча собрала она свои тетрадки и книги и вышла с отцом на улицу.

В кухню влетела кельнерша.

- Знаете, - сказала она поварам, - старик-то прогнал музыканта и взял нового!

- А за что он его прогнал? - спросил младший повар.

- За то, что играл плохо и гости пили все меньше.

- Дурак он! - буркнул старший повар своему помощнику. - Двадцать лет ресторан держит, а до сих пор не знает, что не в музыке тут дело: гость пьет много, когда пиво хорошее, а еще - когда повар понимающий. Если я в каждую порцию жаркого брошу щепотку красного перцу, так приди сюда хоть святой, все равно будет дуть пиво - конечно, если ему подадут хорошее, а не такую бурду, как у нас. Музыка тут - тьфу, плевка не стоит! Главное дело - перец!

Так опытный повар расценивал влияние музыки.

Тем временем пан Адам (ибо это был он) вернулся вместе с дочкой в комнатушку за Вислой. Сегодня лишился он последнего заработка. Но он был так утомлен, болен и одурманен водкой, что, не раздумывая об ожидавшей его участи, свалился на жесткое свое ложе и проспал до следующего дня.

Под вечер он вышел в город искать работу хотя бы в третьеразрядной пивной, но ничего не нашел.

Так проходил день за днем: музыкант спал до полудня, а по вечерам искал работы. Они с Вандой проедали те десять рублей, которые были отложены для уплаты в школу. Начальнице надоело так долго ждать денег, и она приказала девочке уйти из школы. "Устроила ей каникулы", - с горьким смехом говорил пан Адам.

Наконец, через несколько недель, знакомый маклер сообщил музыканту, что нашел ему службу, но в таком месте, где играть надо с одиннадцати часов вечера.

- Там вы сможете хорошо подрабатывать, - говорил маклер. - Там вас иной раз и шампанским угостят!..

Музыкант уныло покачал головой, но согласился.

Вынужденное безделье пошло ему на пользу: отдохнули натруженные руки. Чтобы поупражняться, пан Адам сел за желтые разбитые клавикорды (фортепьяно, оставшееся от лучших времен, давно было продано).

Он сыграл мазурку, польку, кадриль, и понемногу музыка всколыхнула его воображение, хотя клавикорды бренчали, как расстроенная арфа. Незаметно от плясовых мелодий он перешел к совсем иным. Вот зазвучал концерт Шопена, некогда завоевавший ему славу... Потом та песня, которую он играл на благотворительном концерте... Ноктюрн тех времен, когда он еще учился в консерватории... "Песня" Шумана, которую так любила его жена...

Новый аккорд... "Что это такое?" - спросил он себя. В первую минуту не мог припомнить, но пальцы сами пробежали по клавишам... и он услышал ту мелодию, которую играл в детстве, ту самую, что решила его судьбу, вначале так много обещавшую, но такую печальную. Горячая слеза упала на руку...

- Боже мой! - прошептал он. - Что жизнь со мной сделала! И за что? Какой злой дух привел в наш дом человека, который хотел меня осчастливить и погубил...

Но скоро им завладели воспоминания, ему чудилось, что он опять маленький мальчик Адась, сидит за этими самыми клавикордами и играет... Что? Да разве он знал? Быть может, историю своей разбитой и затоптанной души. В эти минуты вся его жизнь казалась ему страшным сном, от которого он, маленький Адась, проснулся только что... Сейчас войдет его мать...

Он задрожал всем телом: дверь и в самом деле открылась. В вечернем сумраке на пороге стояла женщина.

- Мать? - шепнул он, еще не совсем очнувшись.

Но женщина сказала резко:

- У хозяйки голова болит, она велела вам сказать, чтобы вы не шумели так. Что тут - пустой дом или трактир?

- Хозяйка? - с недоумением переспросил пан Адам. - Какая хозяйка?.. Ах да!

Теперь он совсем очнулся и встал из-за клавикордов. Волоча ноги, подошел к шкафу, достал непочатую еще бутылку водки и выпил залпом четверть ее содержимого.

Вечером он вышел из дому - на новую работу.

III

Орфей