Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Так вот ты какой? - сказал он спокойным голосом, глядя ему в глаза. Я обхожусь с порядочной девушкой, как полагается порядочному человеку, а ты, шут, смеешь говорить, что я пыхчу около нее, как тетерев на току.

- Пётрусь! Пётрусь! - воскликнула потрясенная супруга, силясь дрожащими руками вырвать сына из отцовских объятий. - Пётрусь, ведь это была шутка!

- Э! - по-прежнему спокойно продолжал старик, - вижу, в моем доме слишком много шутят. Тебе волочиться простительно, потому что ты моложе? Это верно. Волочись, но... сейчас же сделай девушке предложение!

- Пётрусь! - воскликнула супруга. - Это уж слишком!

- Не хочешь, чтобы твой сын женился на докторской дочке?

- Ты меня в гроб уложишь! - затряслась супруга.

- Ах, вот как, сударыня! Такой союз вам не по вкусу! Ну, погодите же! Бронек! - решительно продолжал отец. - Завтра же переедешь из дому на завод. Там есть комната. Я тебя, голубчик, заставлю работать, я тебе подам хороший пример, будешь и ты, как тетерев, пыхтеть, только около чана!

- Но, Пётрусь!

- Вы меня не морочьте! - крикнул отец. - Будет так, как я хочу, и баста! Из парня уже вырастила бездельника, если и дочек так воспитала, знаешь, куда они пойдут?.. Надо мне и к девочкам заглядывать, а то с ними, пожалуй, дело еще хуже. Вот подвяжешь фартук да наденешь шлепанцы на босу ногу, пропадет у тебя охота куралесить! - прибавил он, обращаясь к сыну.

Пан Бронислав в эту минуту был бледнее, чем в начале разговора, но глаза его смотрели трезво. Он взял отца за руку и, поцеловав в локоть, пробормотал:

- Но, папа, я ведь могу... сделать предложение Мадзе!

- И думать не смей! - вскричала мать. - Только через мой труп!

- Сперва за работу возьмешься, голубчик, а о женитьбе потом подумаем.

- Только через мой труп! В гроб меня хотите уложить! - визжала мать.

- Довольно ломать комедию! - прервал ее отец. - Мне надо ехать на завод, а вы ступайте спать. Бронек, - прибавил он на прощанье, - только посмей пристать к гувернантке, всыплю, как два года назад. Помнишь?

- Но я хочу жениться на ней...

- Пошел вон!

Когда сын с матерью вышли в коридор, пан Бронислав сказал вполголоса:

- Вы же видите, мама, что старик ревнует. Спокойной ночи!

Он вышел в прихожую. Пани Коркович остановилась под дверью Мадзи и сказала, грозя кулаком:

- Погоди ты у меня, эмансипированная! Дай мне только познакомиться с Сольскими, я тебе за все отплачу!

Глава шестая

Сольские приезжают

В первый день после роскошного вечера ни Коркович-старший, ни Коркович-младший не вышли к обеду. На следующий день Коркович-младший велел принести себе обед в комнату; отец, правда, вышел к столу, но ел без аппетита и изругал Яна. Только на третий день пан Бронислав показался в столовой; вид у него был обиженный, и Коркович-старший не смел поднять на сына глаза.

Все эти тяжелые дни пани Коркович жаловалась на мигрень, бранилась с дочерьми и прислугой, хлопала дверьми, с Мадзей говорила коротко, силясь быть любезной.

- Нечего сказать, порядки! - сказала в эту пору Линка Стасе. - По всему видно, что папа с мамой истратили кучу денег.

- И к тому же Бронек выкинул какую-то штуку, - ответила Стася. Кажется, ущипнул за ужином панну Катарину.

- Что за гадость! - возмутилась Мадзя. - Как можно повторять выражения, которых постеснялась бы прислуга на кухне!

- Ах, панна Магдалена! Нам это сказали в гардеробной!

- Но, милочки, не повторяйте больше подобных выражений, - сказала Мадзя, целуя Стасю и Линку.

А про себя подумала:

"Бедные Корковичи! Так истратиться на этот вечер, а в результате только мигрень да неприятности! Бедные люди!"

И она стала терпеливо ждать, когда кончится дурная полоса, как деревенский люд ждет, когда кончится непогода, а сам делает свое дело.

Ее терпение было вознаграждено даже раньше, чем можно было ожидать. В один прекрасный день в учебный зал вбежала пани Коркович, она совсем запыхалась, но сияла от радости.

- Знаете, сударыня! - воскликнула она. - У меня только что был Згерский и сказал, что Сольские ночью приехали в Варшаву. Сегодня пан Сольский должен уехать дня на два к себе в имение, которое граничит с нашим заводом.

- Так они здесь? - сказала Мадзя и вся вспыхнула. - Ах, как хорошо!

Пани Коркович не могла сдержать порыва нежных чувств, который нарастал, как горный поток после дождя.

- Милая панна Магдалена, - говорила она, обнимая Мадзю, - простите, если я за эти два дня доставила вам неприятности. Но я так расстроилась, у меня было столько скандалов с мужем...

Удивленная этим порывом, Мадзя ответила, что в доме Корковичей ей никто не причиняет никаких неприятностей, напротив, пребывание в нем она считает лучшей порой в своей жизни.

Хозяйка снова бросилась обнимать ее.

- Панна Сольская, наверно, пригласит вас к себе, - продолжала она, - и сама у вас побывает. Прошу вас, не связывайте себя уроками. Вы можете уходить из дому и возвращаться, когда вам вздумается. А для ваших гостей в вашем распоряжении наша гостиная.

Вечером старый слуга Сольских принес Мадзе письмо и сказал, что ее ждет карета. Пани Коркович была вне себя от радости. Она дала слуге рубль, который тот взял с совершенным равнодушием, хотела угостить его стаканом вина, за что тот поблагодарил ее, и даже готова была сама отвезти Мадзю к панне Сольской. Когда же Мадзя, торопливо одевшись, выбежала из дома, пани Коркович кликнула в гостиную обеих дочерей, Яна и горничную и велела им смотреть в окна.

- Поглядите! - лихорадочно говорила она. - Это карета панны Сольской. Жаль, что темно, но мне что-то кажется, что это довольно старая карета, правда, Ян? Вот панна Магдалена садится!.. Вот уже тронулись!.. А лошадки-то плохонькие!

Мадзя в сопровождении камердинера поднялась по широкой лестнице особняка Сольских в бельэтаж. Она прошла несколько больших комнат, заставленных мебелью в чехлах, и камердинер постучал в закрытую дверь.

- Прошу, прошу!

В комнате, освещенной лампой с абажуром, у камина, в котором пылало несколько поленьев, сидела на козетке, закутавшись в шаль, Ада Сольская.

- Наконец-то ты явилась, бродяга! - воскликнула Мадзя, подбегая к Аде.

- Не целуй меня, а то получишь насморк! Ну, ладно, теперь уж целуй, только не смотри на меня, - говорила Ада. - Моя милая, мое золотко! Вид у меня ужасный. Стефан вчера открыл в вагоне окно, и я схватила жестокий насморк. Слышишь, какой голос, как у шестидесятилетней старухи... Ну садись же, ну поцелуй меня еще раз... Меня так давно никто не целовал! Стефан делает это так, точно отбывает повинность, а Элена не любит нежностей, и губы у нее холодны, как мрамор. Ну, скажи же мне что-нибудь... Какая ты красавица! Что поделываешь, что думаешь делать? Ведь уже скоро год, как мы не видались.

С этими словами Ада обняла Мадзю за талию и укутала ее своей шалью.