Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Кажется, даже из-за этой девчонки - а пани Коркович редко ошибалась в подобных случаях - произошла стычка между ее собственным мужем и родным сыном. Нет ничего удивительного, что на ясном челе хозяйки дома прорезалась морщина, которая отнюдь не гармонировала с добродушной улыбкой, игравшей на ее лице.

- Вас заинтересовала наша гувернантка... Правда, недурна? - спросила пани Коркович у Згерского, который все вертелся около нее.

- О, я давно ее знаю, - ответил тот. - Задушевная подруга панны Сольской...

- Вы глядели таким смиренником, когда беседовали с ней, - уронила хозяйка.

- Видите ли, панна... панна гувернантка может много сделать в таких сферах, где я только... добрый знакомый. Много может сделать! - подчеркнул многозначительно Згерский.

Два кинжала пронзили в эту минуту сердце пани Коркович: зависть к Мадзе, которая на каждом шагу одерживала победы, и нежное, неподдельно нежное чувство все к той же Мадзе, которая так много может сделать в известных сферах.

"Если она так много может сделать, - подумала хозяйка, - что ж, она должна познакомить нас с Сольскими. Правда, панна Сольская дурнушка, но Бронек настолько умен..."

Подали ужин, во время которого появлялись и исчезали блюда икры, горы устриц, мяса, дичи, чуть не ведра отменных вин. Пробки шампанского стреляли так часто, что оглушенный Згерский перестал слушать своих соседок и предался исключительно изучению содержимого тарелок и бутылок.

Около трех часов ночи все мужчины пришли в самое веселое расположение духа, причем было отмечено странное психологическое явление. Одни из участников пиршества утверждали, что пан Норский сидит за ужином и они видят его собственными глазами, другие говорили, что пан Норский исчез перед ужином. Потом первые начали утверждать, что Норского вообще не было, а другие, что он здесь, но в другой комнате. Когда обратились к хозяину с просьбой разрешить сомнения, тот одинаково уверенно соглашался и с теми и с другими, так что никто в конце концов так и не узнал, что же на самом деле, Норский никогда не существовал на свете или за ужином сидят несколько Норских и умышленно направляют разговор так, чтобы сбить общество с толку.

Самые энергичные стали было протестовать против неуместных шуток, когда новое происшествие отвлекло всеобщее внимание в другую сторону.

Подвыпивший пан Бронислав поцеловал в плечико перезрелую эмансипированную девицу, которая развлекала его рассуждениями о Шопенгауэре, а когда этот подготовительный маневр был мило принят, открылся девице в страстной любви.

Девица, не будь дура, уронила счастливую слезу, а ее дядюшка, толстый промышленник, кинулся обнимать пана Бронислава и публично заявил, что лучшей партии для своей племянницы он и желать не может.

Тут-то и случилось нечто невероятное. Молодой Коркович сорвался со стула, протер глаза, словно пробудившись ото сна, и без всяких околичностей объявил барышне и ее дядюшке, что он... ошибся, что предмет его страсти совсем другая девица, которую он никак не может высмотреть за столом.

К счастью, ужин уже кончался, гости встали из-за стола и начали поспешно разъезжаться по домам.

В эту трудную минуту провидение для спасения чести Корковичей послало Згерского. Смекнув сразу все дело, Згерский не только не встал со всеми из-за стола, но во имя приличий стал во всеуслышание протестовать против разъезда. Хуже то, что он не только не уехал с большей частью гостей, но вообще не пожелал вставать. Наконец кто-то из лакеев нашел его пальто, усадил на извозчика и отвез домой.

Когда пана Згерского обвеяло свежим воздухом, он позабыл о случае с молодым Корковичем, зато вспомнил свой разговор с Мадзей.

"Милашечка, - думал он, - придется и ею заняться... А главное, надо с ее помощью попасть к Сольским, а то пани Коркович голову мне оторвет, если я ее не познакомлю с ними..."

Сразу же после отъезда гостей пани Коркович стала принимать у прислуги серебро, а пан Коркович на некоторое время заперся у себя в кабинете один на один с содовой водой и лимоном. О чем он размышлял, неизвестно, но только в пять часов он призвал к себе жену и сына.

Вид у пана Бронислава был жалкий, способный растрогать самое бесчувственное материнское сердце: лицо бледное, опухшее, взгляд мутный, волосы растрепаны. Увидев его, пани Коркович с трудом сдержала слезы, но отец как будто не разжалобился.

Заметив на столе у родителя содовую воду, пан Бронислав неверной рукой взял стакан и сунул под сифон. Но отец вырвал у него стакан и крикнул:

- Руки прочь! Не за тем я звал тебя, чтобы ты мне тут выпивал воду.

- Пётрусь, - умоляющим голосом сказала мать, - ты только посмотри, какой у него вид!

- Чтоб его черт побрал! - проворчал старик. - А какой у меня будет из-за него вид? Послушай, что это ты устроил панне Катарине? Как ты смел целовать ее в плечо или куда-то там еще?

- Было из-за чего поднимать такой шум, - апатично ответил пан Бронислав. - В голове у меня помутилось, вот и все. Я думал, это Мадзя...

- Что? - крикнул отец, поднимаясь с кресла.

- Ну конечно, он думал, что это гувернантка, - торопливо вмешалась пани Коркович.

- Гувернантка? - насторожился пан Коркович.

- Ведь Бронек настолько тактичен, что, будучи трезвым, никогда не позволил бы себе обойтись так с барышней из общества, - говорила мать, подмигивая молодому человеку. - Завтра он принесет ей и ее дяде извинения, и конец. Сама панна Катарина сказала мне, прощаясь, что приняла все это за шутку.

- И говорить тут не о чем! - подхватил пан Бронислав. - Я ведь сразу сказал ее дяде, что ошибся. Я ведь не панну Катарину...

- Не панну Катарину хотел поцеловать в плечо, а кого же? - допытывался отец.

- Ну, Мадзю! И говорить тут не о чем! - ответил пан Бронислав и, зевая, закрыл рукою рот.

Но отец побагровел и с такой силой хлопнул кулаком по столу, что сифон подпрыгнул и стакан упал на ковер.

- Ах негодяй! Ах фармазонское семя! - крикнул Коркович. - Так ты думаешь, что я в своем доме позволю компрометировать честную девушку?

- Да чего же ты сердишься, Пётрусь? Ведь ничего с гувернанткой не случилось, - успокаивала его супруга.

- Вы, папа, просто ревнуете, - проворчал пан Бронислав.

- К кому ревную? Что ты болтаешь? - спросил изумленный отец.

- Да к Мадзе. Вы около нее, как тетерев на току, пыхтите. Сколько раз я видел.

- Вот видишь, Пётрусь! - вмешалась супруга. - Ты сам подаешь сыну дурной пример, а потом сердишься...

- Я? Дурной пример?.. - повторил Коркович, хватаясь за голову.

- Улыбаешься ей, заискиваешь, дружески беседуешь, - с оживлением говорила дама.

- А я ведь помоложе вас, папа, и мне это простительно, - прибавил сын.

В то же самое мгновение отец схватил его за лацканы фрака и почти поднес к лампе.