Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Вам вина налить?

В голове у Мадзи шумело, словно неслась полая вода, которая, уничтожив все кругом, швыряет в водоворот остатки когда-то прекрасных и полезных вещей, обращенных сейчас в обломки. Что же пронеслось на бушующих волнах души Мадзи? Пан Стефан с Эленой, весь спиритический сеанс и портреты родителей Сольских, вечность и загробная жизнь, разодранные на миллионы клеток и мозговых волокон, растертые в бесформенную массу из жиров, фосфора и даже железа в виде ржавых листов, гвоздей и петель, которые она видела когда-то на Поцеёве.

А со дна этого хаоса упорно всплывали слова: наслаждайся жизнью, ведь придет долгий сон! наслаждайся жизнью, ведь придет долгий сон!..

Итак, Мадзя ела дичь, рыбу, цыплят и пила разные сорта вин из одного большого бокала. Что ей покойница пани Ляттер! Ведь она уже спит, обратившись в жиры, фосфор и железо. Что убеленный сединами ксендз, который когда-то склонялся над нею с облаткой и говорил: "Господи, недостоин я святых твоих тайн..." Что майор и даже отец, раз они рано или поздно обратятся в жиры, фосфор и железный лом!..

Подали кофе.

- Вам не налить ликера? - спросил Дембицкий.

- Пожалуйста.

- А в какой бокал?

В эту минуту Мадзя почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Ей показалось, что она умирает. Она поднялась из-за стола, пошатываясь, прошла в дальние комнаты, повалилась на диванчик, закрытый олеандрами, и разразилась слезами.

Обеспокоенная Ада вышла вслед за нею; ужин уже кончился, поэтому Сольский попросил извинения у Элены и тоже бросился за сестрой. Он столкнулся с Адой на пороге комнаты, куда она не дала ему войти.

- Вот видишь, Стефек, - прошептала она, погрозив брату пальцем, - я тебя предупреждала!

Сольский заглянул в глубь комнаты. Ему почудилось, что между трепещущими олеандрами слышится тихий плач. Он отстранил сестру, бросился к диванчику и, схватив за руку плачущую Мадзю, сказал:

- Так это я виноват?

Мадзя подняла на него удивленные глаза.

- Вы? - переспросила она. - Вы слишком благородны для того, чтобы кто-то плакал по вашей вине.

А затем, придя в себя, торопливо прибавила:

- Это пустяки! Я столько слышала и видела сегодня необыкновенного, что совсем расстроилась. Как ребенок! - прибавила она со смехом.

Ада пристально смотрела на брата; тот стоял около Мадзи, охваченный волнением, и вид у него был такой, точно он отважится сейчас на решительный шаг. Он уже хотел что-то сказать, но тут показался пан Казимеж и весело спросил у Мадзи:

- Что это, вы хотите упасть в обморок?

- Ах нет! Я только расстроилась! На меня свалилось слишком много впечатлений, - покраснела Мадзя и опустила глаза.

- Наш сегодняшний разговор вы, быть может, тоже относите к этим впечатлениям? - с победоносным видом спросил пан Казимеж.

- В известной мере, да...

Сольский вышел с Адой в соседнюю комнату и сердито спросил:

- Любопытно, о чем это они разговаривали?

- Ты не поверишь: о бессмертии души, - ответила Ада. - Пан Казимеж доказывал, что душа не существует.

- Бессмертие души! - повторил Сольский. - Если бы это было название нового балета или преферанса, я бы поверил, что пан Норский интересуется бессмертием души.

- Надо всегда верить Мадзе, - сказала Ада, - она говорит правду.

- Посмотрим, посмотрим!..

- Однако у тебя только что был такой вид, точно ты хочешь предложить ей руку и сердце.

- Я бы, может, и предложил, но либо слишком рано, либо слишком поздно...

- Вот видишь! - подхватила Ада. - Я этого у тебя всегда боялась. Ты всегда готов стремительно действовать и так же стремительно отступать...

Вошла панна Элена и упрекнула Сольского, что он надолго ее оставил. Пан Стефан холодно извинился. Куда больше, чем панна Элена, занимала его мысль о том, что он хотел пробудить ревность у Мадзи, а сам пал жертвой ревности, да еще к кому, к пану Казимежу!

Было около двух часов ночи, гости начали разъезжаться по домам.

По дороге домой Мадзя снова закружилась в хаосе бессмертия, небытия, жиров, железа и фосфора. Ада прислушивалась к разговору, который вели брат и Дембицкий.

- Что вы скажете обо всем этом? - спрашивал у Дембицкого пан Стефан.

- Такие узлы, - ответил старик, - развязывал, кажется, Сляде, американский спирит, он утверждал, что делает это в четвертом измерении.

- Возможно ли это?

- Думаю, что для человека четвертое измерение так же доступно, как для устрицы отправка и прием телеграмм.

- А эскиз портрета матери?

- Да ведь пани Арнольд видела у вас в доме портреты ваших родителей. В обычном состоянии она может не помнить их, но бывает такое нервное возбуждение, когда человек в мельчайших подробностях воссоздает предметы мало ему известные или совсем забытые.

- А быстрота, с какой был сделан эскиз? - настаивал Сольский.

- В состоянии такого возбуждения все движения, быть может, тоже становятся быстрей. Да разве я в конце концов знаю? - ответил Дембицкий.

"Говорите, что хотите, - промелькнуло в голове у Мадзи, - а уж я-то знаю! Портрет покойницы пани Арнольд срисовала и вовсе не на той бумаге, которую ей положили на стол".

В эту минуту она была во власти полного скептицизма, точней уверовала в новоиспеченный догмат, что дух человеческий является продуктом жиров, фосфора и железа...

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

Богач, который искал работы

Странные порядки царили в доме Сольских, когда Стефан был маленьким. По временам во всех комнатах главного корпуса и крыльев особняка распахивались настежь двери, и гость с удивлением слышал отдаленный, но быстро приближающийся топот; вскоре перед ним появлялся запыхавшийся мальчуган, который, как жеребенок, проносился по гостиной. Минуту спустя топот слышался вновь, но уже с противоположной стороны. В открытую дверь опять вбегал тот же мальчуган; не обращая внимания на присутствие постороннего, он мчался дальше и исчезал за другой дверью; топот постепенно стихал, а затем доносился с той же стороны, что и в первый раз, и все повторялось сызнова.

Тогда у гостя просил извинения кто-нибудь из родителей, чаще всего мать.

- Вы уж простите, - краснея и опуская глаза, говорила она, - но доктора посоветовали нашему Стефеку побольше двигаться. В город посылать его мы не можем, вот и приходится...

Из-за этого дом Сольских прослыл беспокойным, а маленький Стефек необузданным ребенком, сущим наказанием господним для родителей. На самом же деле у Стефека была только одна болезнь - избыток сил, и так как ему не разрешали играть в простые детские игры, он выдумывал самые необычные.

Когда мальчику случалось залезть на дерево в саду, отец, мать, тетка, бонна и двое гувернеров целый день потом твердили ему, что лазить по деревьям стыдно, что по деревьям лазят только дети простонародья. Стефек после этого обходил деревья стороной, зато балансировал на чугунной ограде, пугая прохожих.