Болеслав Прус - Кукла

- Я заставлю вас драться на дуэли!

- Как это - заставлю? Под конвоем поведете меня, что ли? Попробовали бы вы мне что-либо подобное сказать в трезвом виде, так я бы обратился в участок, а там бы вам показали дуэль!..

- Вы бесчестный человек! - крикнул я.

Тут он принялся колотить по столу.

- Кто бесчестный? Кому вы это говорите? Что, я по векселям не плачу, или плохой товар продаю, или обанкротился? Увидим на суде, кто честный, а кто бесчестный!

- Полноте! - унимал нас советник Венгрович. - Дуэли были в моде в старину, а не теперь. Пожмите друг другу руки...

Я встал из-за стола, залитого пивом, расплатился у стойки и вышел. Ноги моей больше не будет в этом кабаке!

Разумеется, после такого потрясения я не мог идти к пани Ставской. Сначала я даже опасался, что всю ночь не буду спать. Но потом как-то заснул. А на следующий день, когда Стах пришел в магазин, я заговорил об этом.

- Знаешь, что болтают? Будто ты продаешь магазин.

- Допустим, продаю; что ж тут плохого?

В самом деле! Что ж тут плохого? (Как это мне не пришла в голову такая простая мысль!)

- Да видишь ли, - тихо продолжал я, - болтают еще, будто ты женишься на панне Ленцкой...

- Предположим... Ну и что ж?

(Опять-таки он прав! Разве ему нельзя жениться на ком угодно, хоть бы, к примеру, на пани Ставской? Как я этого не сообразил и напрасно закатил скандал бедняге Шпроту!)

В этот вечер мне снова пришлось отправиться в ресторацию - конечно, не пиво пить, а мириться с незаслуженно обиженным Шпротом, поэтому я снова не зашел предупредить пани Ставскую, чтобы она не садилась у окна.

Таким образом, я узнал не без огорчения, что вражда купцов к Вокульскому возрастает, что магазин наш будет продан и что Стах женится на панне Ленцкой. Я говорю "женится", ибо, не будь у него твердой уверенности, не выразился бы он так определенно даже в разговоре со мной. Сейчас я уже наверное знаю, по ком тосковал он в Болгарии, для кого зубами и ногтями вырывал у судьбы состояние... Что ж, на все воля божия!

Но поглядите только, как я отклоняюсь от темы... Однако теперь я уж как следует займусь злоключениями пани Ставской и расскажу о них с молниеносной быстротой".

Глава восьмая

Дневник старого приказчика

"Наконец как-то вечером, в девятом часу, пошел я к моим дамам. Пани Ставская, как всегда, занималась с девочками в другой комнате, а пани Мисевичова с Элюней... опять-таки, как всегда, сидела у окна. Не понимаю, что они там видели в темноте, но уж их-то видели все, это несомненно. Я готов поклясться, что баронесса засела с биноклем у одного из своих темных окон и следила за каждым движением во втором этаже, благо шторы, по обыкновению, не были спущены.

Укрывшись за занавеской, чтобы эта образина по крайней мере не видела меня, я без долгих слов приступил к делу и говорю пани Мисевичовой:

- Простите, сударыня, не примите в обиду... зачем вы вечно сидите у окна? Нехорошо, право...

На это почтенная дама отвечала:

- Сквозняков я, сударь мой, не боюсь, и мне это доставляет удовольствие. Вообразите только, что подметила наша Эленка! Иногда освещенные окна образуют как бы азбуку... Элюня! - обратилась она к внучке. - Посмотри-ка, милая, нет ли там какой буковки?

- Есть, бабушка, целых две: Н и Т.

- В самом деле! - подтвердила старушка. - Вот Н, а вон и Т. Взгляните-ка, сударь...

Действительно, против нас светились два окна в четвертом этаже, три в третьем и два во втором, складываясь в букву:

П П

ППП

П П

В заднем флигеле пять освещенных окон в четвертом этаже и по одному в третьем, втором и первом этажах образовали букву:

ППППП

П

П

П

- Вот из-за этих-то окон, сударь, - продолжала бабушка, - хоть буквы на них складываются не часто, Элюня начала интересоваться азбукой и теперь не нарадуется, когда ей удается из светлых квадратов составить какую-нибудь букву. Потому-то мы и не спускаем шторы по вечерам.

Я только плечами пожал. Ну как запретить девочке глядеть в окно, если она придумала себе такое милое развлечение!

- Как же нам не смотреть в окно, - вздохнула пани Мисевичова, - много ли у нас других удовольствий? Где мы бываем? Кого у себя принимаем? С тех пор как Людвик уехал, мы ни с кем не встречаемся. Для одних мы бедны, для других - подозрительны...

Она утерла глаза платком и продолжала:

- Ох, не следовало Людвику уезжать! Ну, посадили бы его в тюрьму... и что ж? Выяснилась бы его невиновность, и опять были бы мы вместе. А теперь он бог знает где, а моя дочь... Вот вы говорите - не смотреть... Да ведь она, бедняжка, только и знает что ждет, все прислушивается да присматривается - не едет ли Людвик или хоть весточку не пришлет ли. Стоит кому-нибудь быстрей обычного пройти по двору, она уж спешит к окну: не почтальон ли? А уж когда почтальон к нам завернет (мы, сударь, очень редко получаем письма), посмотрели бы вы, что с ней делается. В лице вся переменится, бледнеет, дрожит...

Я не смел рта раскрыть, а старушка, передохнув, продолжала:

- Да и сама я люблю сидеть у окошка, особенно если денек выдался погожий, небо чистое... Тогда у меня в памяти встает покойный муж, совсем как живой...

- Понимаю, - тихо сказал я, - о нем напоминает вам небо, где он теперь обитает.

- Не в том дело, пан Жецкий, - возразила старушка. - Он, конечно, на небе, я не сомневаюсь, - куда ж было попасть такому смиренному человеку? Но как погляжу я на небо да на стену нашего дома, так сразу мне вспоминается счастливый день нашей свадьбы... Покойный мой Клеменс был одет в голубой фрак и желтые нанковые панталоны, точь-в-точь такого цвета, как наш дом. Тут старушка всплакнула.

- Ох, пан Жецкий, право же, нам, горемычным, окно не раз заменяет и театр, и концерт, и знакомых. На что же нам еще-то смотреть?

Не могу выразить, как грустно сделалось у меня на душе, когда по столь пустячному поводу я услышал целую драму... Вдруг в соседней комнате раздался шорох. Ученицы пани Ставской кончили занятия и собирались домой, а их обворожительная учительница осчастливила меня своим появлением.

Здороваясь, я заметил, что руки у нее холодные, а божественное личико выражает усталость и грусть. При виде меня она все же улыбнулась. Милый ангел! Она словно угадала, что ее нежная улыбка целую неделю потом озаряет мою серую жизнь!

- Мама рассказала вам, какой чести мы сегодня удостоились? - спросила она.

- Ах, правда, совсем из головы вылетело... - спохватилась старушка.

Между тем девочки, вежливо присев, удалились, и мы остались одни, так сказать в семейном кругу.

- Представьте себе, - заговорила Ставская, - сегодня к нам пожаловала с визитом баронесса...

В первую минуту я даже испугалась, потому что наружность у нее, бедняжки, не особенно приятная - бледная, в черном своем платье, и взгляд у нее какой-то такой... Но баронесса обезоружила меня тем, что при виде Элюни расплакалась и упала перед ней на колени, причитая: "Такая же была бедная моя дочурка, и вот ее нет в живых!"