Болеслав Прус - Кукла

"Платье: пятнадцать локтей сурового шелка по рублю - пятнадцать рублей... Кружева - рублей десять, а шитье - пятнадцать... Итого... сорок рублей платье, рублей сто пятьдесят сережки и десять грошей роза..."

Миколай стал подавать кушанья. Вокульский без малейшего аппетита съел несколько ложек холодной ботвиньи, запил их портвейном, потом попробовал жаркое и запил пивом. Улыбнулся, сам не зная чему, и в приступе какого-то мальчишеского озорства решил делать промахи за столом. Для начала он, поев жаркое, положил нож и вилку на подставку возле тарелки. Панна Флорентина даже вздрогнула, а пан Томаш с необычайным воодушевлением принялся повествовать о том, как однажды на балу в Тюильри он, по просьбе императрицы Евгении, танцевал менуэт с супругой какого-то маршала.

Подали судака, и Вокульский атаковал его ножом и вилкой. Панна Флорентина едва не упала в обморок, панна Изабелла взглянула на него со снисходительной жалостью, а пан Томаш... тоже начал есть судак ножом и вилкой.

"Как вы глупы!" - подумал Вокульский, чувствуя, что в нем просыпается нечто вроде презрения к этому обществу. Вдобавок панна Изабелла обратилась к отцу - впрочем, без тени язвительности:

- Ты должен, папа, как-нибудь научить и меня есть рыбу ножом.

Вокульскому показалось это просто бестактным.

"Нет, видно, я вылечусь от своей любви еще до конца обеда..." - сказал он себе.

- Дорогая моя, - отвечал пан Томаш, - манера не есть рыбу ножом - это, право же, предрассудок... Не так ли, пан Вокульский?

- Предрассудок?.. Не скажу, - возразил тот. - Скорее всего это обычай, перенесенный из условий, которым он соответствует, в условия несоответствующие.

Пан Томаш даже заерзал на стуле.

- Англичане считают это чуть ли не оскорблением... - процедила панна Флорентина.

- Англичане употребляют в пищу морскую рыбу, которую можно есть одной вилкой, а нашу костлявую рыбу они, вероятно, ели бы иначе..."

- О, англичане никогда не нарушают установленных правил, - настаивала панна Флорентина.

- Это верно, - признал Вокульский, - они не нарушают правил в обычных условиях, но в необычных условиях применяют принцип: действуй, как удобнее. Да я сам видал весьма изысканных лордов, которые ели баранину с рисом руками, а бульон пили прямо из котелка.

Замечание было едким, однако пан Томаш выслушал его с удовольствием, а панна Изабелла - почти с изумлением. Этот купец, едавший баранину с лордами и так смело проповедовавший теорию, будто рыбу следует есть при помощи ножа, сразу вырос в ее глазах. Кто знает, не показалось ли ей это более значительным, чем дуэль с Кшешовским.

- Значит, вы враг этикета? - спросила она.

- Нет. Но я не хочу быть его рабом.

- Однако же в известных кругах всегда придерживаются этикета.

- Не знаю. Я встречал людей самого высшего круга, и в определенных условиях они забывали об этикете.

Пан Томаш слегка склонил голову, панна Флорентина посинела, а панна Изабелла взглянула на Вокульского почти благосклонно. Пожалуй, более чем почти... Бывали мгновения, когда ей мерещилось, будто Вокульский - это некий Гарун-аль-Рашид, переодетый купцом. В душе ее росло изумление и даже симпатия к нему. Несомненно, этот человек достоин быть ее наперсником. С ним она может беседовать о Росси.

После мороженого панна Флорентина, совсем сбитая с толку, осталась в столовой, а хозяева и гость перешли в кабинет пана Томаша - пить кофе. Вокульский как раз допивал свою чашку, когда Миколай подал барину на подносе письмо.

- Ждут ответа, ваша милость.

- Ах, от графини... - заметил пан Томаш, бросив взгляд на конверт. - Вы разрешите?..

- Если вы ничего не имеете против, - прервала панна Изабелла, с улыбкой обращаясь к Вокульскому, - перейдем в гостиную, а отец тем временем напишет ответ.

Она знала, что это письмо пан Томаш написал себе сам, так как ему непременно нужно было хоть полчасика вздремнуть после обеда.

- Вы не обидитесь? - спросил пан Томаш, пожимая гостю руку.

Вокульский и панна Изабелла перешли из кабинета в гостиную. Она с присущим ей изяществом опустилась в кресло, указав гостю на другое, стоявшее неподалеку.

Очутившись наедине с панной Изабеллой, Вокульский почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Волнение его еще более усилилось, когда она устремила на него странно пристальный взгляд, словно желая проникнуть в самую глубину его души и приковать к себе. Это была уже не та панна Изабелла, которую он видел на пасху в костеле, и не та, что говорила с ним на скачках; теперь это была женщина умная и способная чуствовать - она хотела о чем-то его спросить, о чем-то поговорить серьезно и откровенно.

Вокульскому не терпелось услышать, что она скажет; он настолько потерял самообладание, что готов был убить на месте всякого, кто в эту минуту помешал бы им. Он молча глядел на панну Изабеллу и ждал.

Панна Изабелла была смущена. Давно уже не испытывала она такого смятения чуств. В голове ее проносились обрывки фраз: "он купил сервиз", "нарочно проигрывал отцу", "унизил меня", а потом - "он любит меня", "купил скаковую лошадь", "стрелялся на дуэли", "едал баранину с лордами"... Презрение, гнев, изумление, симпатия беспорядочно волновали ей душу, как частый дождь водную гладь, а из глубины рвалась наружу потребность поверить кому-нибудь свои повседневные заботы, свои сомнения и свою трагическую любовь к великому актеру.

"Да, он достоин быть... и он будет моим наперсником!" - думала панна Изабелла, нежно глядя в глаза изумленному Вокульскому и слегка наклонившись вперед, будто собиралась поцеловать его в лоб. Потом, вдруг устыдившись чего-то, она откинулась на спинку кресла, залилась румянцем и медленно опустила длинные ресницы, словно их смежил сон. Прелестная игра ее лица напомнила Вокульскому волшебные переливы северного сияния и те чудесные неслышные мелодии без слов, которые порой звучат в человеческой душе, словно отголоски иного, лучшего мира. Замечтавшись, он прислушивался к торопливому тиканью настольных часов в к биению собственного пульса, удивляясь тому, что ритм их, такой быстрый, все же кажется медленным в сравнении со стремительным бегом его мысли.

"Если существует рай, - думал он, - то и праведникам не познать счастья выше, чем то, которое я испытываю сейчас".

Молчание затягивалось и становилось неприличным. Первая опомнилась панна Изабелла.

- У вас было недоразумение с бароном Кшешовским, - сказала она.

- Из-за скачек... - поспешно перебил ее Вокульский. - Барон не мог мне простить, что я купил его лошадь.

Она поглядела на него с мягкой улыбкой.

- Потом вы дрались на дуэли, и... мы были очень встревожены, прибавила она тише. - А потом... барон извинился передо мной, - быстро закончила она, опуская глаза. - В письме, которое барон прислал мне по этому поводу, он отзывается о вас с большим уважением и дружелюбием...