Болеслав Прус - Кукла

Клейн и Лисецкий, оба уже в пальто, ожидали решения хозяина.

- Конечно, - подтвердил Вокульский, - фирма страдать не может. Оберман должен вернуть деньги.

- Слушаюсь, сударь, - шепнул несчастный.

Клейн и Лисецкий попрощались и вышли. Оберман, вздыхая, собирался тоже уйти. Однако, как только они остались втроем, Вокульский сказал:

- Оберман, ты заплатишь, а я дам тебе денег...

Инкассатор бросился ему в ноги.

- Погоди, погоди!.. - прервал Вокульский, поднимая его. - Если ты хоть словечком обмолвишься кому-нибудь о нашем уговоре, я заберу подаренную сумму - слышишь, Оберман? А то, пожалуй, все захотят терять деньги. Ну, ступай домой и помалкивай.

- Понимаю... Пошли вам господь всякого благополучия, - ответил инкассатор и вышел, с трудом скрывая свою радость.

- Уже послал, - сказал Вокульский, думая о панне Изабелле.

Жецкий был недоволен.

- Милый Стах, - заметил он, когда они остались одни, - ты уж лучше не вмешивайся в дела магазина. Я так и думал, что ты не заставишь его вернуть всю сумму, да я и сам бы не стал этого требовать. Но рублей сто в наказание следовало бы взыскать с этого ротозея. В конце концов черт с ним, можно бы и все ему простить, но недельки две надо бы подержать его в неизвестности. Иначе лучше уж сразу прикрыть лавочку.

Вокульский рассмеялся.

- Меня бы покарал господь бог, - ответил он, - если бы я в такой день кому-нибудь причинил зло.

- В какой день? - широко раскрыл глаза Жецкий.

- Неважно. Только сегодня я понял, что нужно быть добрым.

- Ты всегда был добр и даже слишком, - негодовал пан Игнаций. - Вот увидишь, к тебе люди никогда не будут так относиться.

- Уже относятся, - возразил Вокульский и протянул ему на прощание руку.

- Уже? - насмешливо повторил пан Игнаций. - Уже!.. Желаю тебе все же никогда не подвергать испытанию их чувства.

- Я и без испытаний знаю. Покойной ночи.

- Много ты знаешь!.. Посмотришь, что будет в трудную минуту... Покойной ночи, - ворчал старый приказчик, громко захлопывая ящик с бухгалтерскими книгами.

По дороге домой Вокульский думал:

"Надо наконец навестить Кшешовского... Завтра же пойду. Это в полном смысле слова порядочный человек... Извинился перед панной Изабеллой. Обязательно завтра поблагодарю его - и, черт побери, попытаюсь ему помочь. Правда, с таким бездельником и шалопаем будет трудненько... Что ж, все-таки попробую... Он извинился перед панной Изабеллой - я избавлю его от долгов..."

В эту минуту ощущение спокойствия и непоколебимой уверенности заглушило все остальные чувства в душе Вокульского, поэтому, вернувшись домой, он, не отвлекаясь мечтами (что с ним частенько бывало), принялся за работу. Он достал толстую тетрадь, уже на три четверти исписанную, потом книжку с польско-английскими упражнениями и принялся выписывать фразы, вполголоса произнося их и старательно подражая своему учителю, Вильяму Коллинзу. В короткие перерывы он думал о том, как завтра пойдет к Кшешовскому и как поможет ему выпутаться из долгов, а также об инкассаторе, которого спас от беды.

"Если благословения имеют какую-нибудь ценность, - говорил он себе, то весь капитал благословений Обермана вместе с процентами я уступаю ей..."

Потом он решил, что осчастливить одного человека - это недостаточно роскошный подарок для панны Изабеллы. Весь мир он осчастливить не в силах, но в ознаменование более короткого знакомства с панной Изабеллой следовало бы помочь хотя бы нескольким людям.

"Вторым будет Кшешовский, - думал он, - только невелика заслуга спасать таких оболтусов... Ага!.."

Он хлопнул себя по лбу и, отложив в сторону английские упражнения, достал архив своей личной корреспонденции. Это была папка в сафьяновом переплете, куда складывались письма в порядке их поступления. На первой странице находился нумерованный список.

"Ага! - говорил он. - Письмо моей грешницы и ее попечительниц. Шестьсот третья страница..."

Он нашел страницу и внимательно прочитал два письма: одно - писанное изящным почерком, а другое - с кривыми, словно детскими, каракулями. В первом письме ему сообщали, что Мария такая-то, некогда девица легкого поведения, в настоящее время научилась шить белье и платья, отличается набожностью, послушанием, кротостью характера, скромно ведет себя. Во втором письме упомянутая Мария сама благодарила его за оказанную помощь и просила подыскать ей какую-нибудь работу.

"Почтенный мой благодетель, - писала она, - если господь бог по милости своей посылает вам столько денег, не тратьте их на меня, грешную. Сейчас я и сама управлюсь, только бы мне знать, к чему руки приложить, а в Варшаве немало сыщется бедняков, которые нуждаются больше меня..."

Вокульскому стало совестно, что такая просьба несколько дней пролежала без отклика. Он тотчас написал ответ и позвал слугу.

- Это письмо отошлешь завтра утром к сестрам святой Магдалины.

- Ладно, - ответил слуга, стараясь подавить зевоту.

- И вызови ко мне возчика Высоцкого, знаешь, который на Тамке живет?

- Еще бы не знать! А вы, барин, слыхали?

- Только чтобы с утра был здесь.

- Почему же ему не быть? А вам, барин, рассказывали? Оберман потерял кучу денег. Он сюда давеча приходил, все божился, что руки на себя наложит или еще каких бед натворит, если вы его не пожалеете. А я ему: "Без понятия вы человек, погодите руки-то на себя накладывать, у нашего, говорю, хозяина, сердце мягкое..." А он: "И я такую надежду имею, только все равно туго мне придется: хоть малую толику да вычтут, а тут сын идет учиться на доктора, а тут старость стучится в дверь..."

- Иди спать, пожалуйста, - прервал его Вокульский.

- И пойду, - сердито ответил слуга, - только служить у вас хуже, чем в тюрьме сидеть: и спать иди не тогда, когда хочется...

Он взял письмо и вышел из комнаты.

На другой день, около девяти утра, он разбудил Вокульского и доложил, что Высоцкий уже пришел.

- Зови его сюда.

Вошел возчик. Он был прилично одет, лицо у него посвежело, глаза глядели весело. Он подошел к постели и поцеловал Вокульскому руку.

- Скажи, Высоцкий, кажется, у тебя в квартире есть свободная комната?

- Есть, сударь, как же: дядька-то у меня помер, а жильцы его, шельмы, не стали платить, я их и выгнал. На водку хватает прохвосту, а за квартиру нечем платить...

- Я у тебя сниму эту комнату, - сказал Вокульский, - только надо будет ее прибрать...

Возчик с удивлением взглянул на Вокульского.

- Там поселится молодая белошвейка, - продолжал Вокульский. - Пусть она у вас и столуется, а жену попроси, чтоб она ей стирала белье... Да пусть подумает, что там еще понадобится. Я дам тебе денег на мебель и белье... Да посматривайте, не станет ли она водить к себе кого...

- Ни-ни! - живо подхватил возчик. - Как она вам, сударь, потребуется, я ее всякий раз сам приведу; но чтобы кого чужого - ни-ни! От такого дела вам, сударь, большой вред мог бы выйти!