Болеслав Прус - Ошибка

Пан Добжанский, выслушав описание всех битв и всего того, что совершал наш кассир на правом фланге, на левом фланге, то в качестве стрелка, то в качестве кавалериста, сделал вслух краткий вывод:

- Он так же был в боях, как я - в Китае.

Даже у бургомистра возникли кое-какие сомнения - конечно, не в доблести и мужестве кассира, а относительно места и времени его подвигов. Ибо по рассказам кассира выходило, что он не ел и не спал, а только сражался, причем иногда одновременно в нескольких местах.

Узнав об этих сомнениях, кассир созвал к нам ксендза, бургомистра и почтмейстера. Когда все уселись в гостиной, а ксендз приложил ладонь к уху, чтобы лучше слышать, кассир сказал:

- Мне стало известно, что некоторые люди сомневаются в моих военных заслугах...

- Да как это возможно! - перебил его бургомистр, покраснев и ерзая в кресле.

- Да, да, сомневаются, знаю, что сомневаются... И вот, чтобы снять с себя подобные подозрения, я вам представлю доказательства.

Он достал из кармана перочинный ножик, открыл его, расстегнул сюртук, потом жилет и принялся распарывать его нижний край.

- Ага, понимаю! - шепнул почтмейстер ксендзу. - Там воинское свидетельство!

И высоко поднял брови.

- Нет! - гордо возразил кассир, продолжая вспарывать шов.

- Так, должно быть, список боев, в которых он отличился, - предположил бургомистр и нервно похлопал себя по ляжке.

- Ничего подобного! - уже раздраженно сказал кассир и... положил на стол бумажку немногим больше тех квадратиков, из которых свертывают сигареты.

Бургомистр надел очки и, схватив трясущейся рукой бумажку, прочел вполголоса:

- Назначен на... на должность помощника начальника прихода. Ну, что я говорил! - воскликнул он.

- Теперь вы, господа, уже знаете, кто я? - спросил кассир.

Но так как в эту минуту в гостиную вошел пан Добжанский, кассир, окинув его высокомерным взглядом, поцеловал руку у мамы и ретировался.

- Я всегда вам твердил, что он будет большим человеком! - сказал бургомистр. - Ну-с, пан Добжанский, угадай, кто теперь наш кассир?

Учитель оперся руками на трость и, пристально глядя в глаза бургомистру, отчеканил:

- Он всегда был и остается хлыщом...

Бургомистр так и подскочил на месте.

- Но мы же только что читали его удостоверение...

- Удостоверение в том, что он - безнадежный осел! - сердито отрезал учитель.

- Пора бы вам наконец поверить в него, - вмешался почтмейстер и машинально пристукнул кулаком по столу, словно штемпелевал что-нибудь.

- Не верю я таким пустозвонам, - крикнул учитель, - и не люблю шутов гороховых, а его в особенности, хотя бы ему это назначение записали на его собственной шкуре.

С этого дня кассир показывал свой документ всем дамам и барышням и даже мне. А маме он жаловался на тяготы власти и раз в ее присутствии сказал мне:

- Счастливец, ты не знаешь, что такое ответственность и забота о всех людях!

- Пока у вас как будто особых забот нет, - заметила мама. - Ничего вы не делаете, ни с кем не встречаетесь...

Кассир, как всегда, сел перед зеркалом.

- Эх, пани! - сказал он со вздохом, взбивая пальцами свой хохол. - А каково это - постоянно думать о том, что там люди голодны, плохо одеты, невооружены. Что здесь людей могут выслать, или сжечь их дома, или всех поубивать! Бояться всего и за всех... Честное слово, это выше моих сил!

- А почему, собственно, вы так боитесь? - спросила удивленная мама.

- Я не боюсь! - Кассир подскочил в кресле. - Но печься о других - моя обязанность. Кто же меня заменит?

С паном Добжанским они больше не разговаривали.

Между тем пришла весна, и меня стало одолевать какое-то неопределенное волнение и любопытство. Ложась спать и вставая, я все ждал, что услышу, а может, и увижу что-то необыкновенное. Чем это объяснить, не знаю, но я уверен, что такие предчувствия будила во мне сама природа, - странная весна была в том году! В один прекрасный день вдруг сразу исчезли снега, и со всех гор и холмов хлынули потоки, словно кто-то решил к наступавшему празднику хорошенько обмыть землю. Потом поднялся ветер и за несколько дней совершенно обсушил ее. Солнце вставало по утрам все раньше, - видно, и ему хотелось увидеть, что будет. А я наблюдал, как оно с каждым днем поднимается выше над землей, все шире освещает ее, а по вечерам долго медлит, словно не хочется ему заходить. Однажды оно даже после заката опять выглянуло из-за горизонта, как разбуженный человек, который, подняв голову с подушки, спрашивает: "А? Что такое?"

Скоро зазеленели поля, а на некоторых деревьях раньше листвы появились цветы и, раскрыв широко глаза, как будто спрашивали: "Здесь что-то, кажется, должно произойти? Еще не произошло?" Иногда мне чудилось, что ветер, набежавший из-за леса, что-то шепчет деревьям, а они качают ветвями и удивленно шелестят:

"Ай-ай-ай!"

Я замечал не раз, что мой учитель, когда идет к нам на урок, останавливается на улице и смотрит по сторонам. Зачем? Да и мама порой подбегала к окну и минуту-другую глядела в него. Потом с разочарованным видом отходила. Даже наши работники частенько без всякого повода собирались во дворе и молча смотрели вдаль.

Однажды я увидел к комнате что-то новое.

- Ага, есть! - крикнул я. Но то была только муха, первая в этом году, сонная и заморенная.

Прилетели жаворонки и, высоко поднимаясь над полями, возвещали что-то на своем птичьем языке, потом камнем падали вниз, испуганно щебеча: "Уже! Уже!" Прилетели и наши аисты, засели в своем гнезде на тополе и по целым дням рассказывали удивительные истории, недоверчиво качая головами. А по небу плыли облака, иногда они были кучевые и спешили куда-то, иногда же какие-то раздерганные и словно спасались бегством.

- Откуда они? Куда бегут? О чем рассказывают аисты? Чего боятся жаворонки? - спрашивал я. И меня томило любопытство, желание узнать, увидеть все неведомое.

Даже дома я не знал покоя. То на ветку перед окном сядет воробей и внимательно осматривает нашу маленькую гостиную, то влетит ветерок и с шелестом обежит все комнаты, то солнце высылает на разведку свои луч, и он осторожно заглядывает за печь, под стол, за диван и, наконец, ускользает дрожа, а через день-другой снова приходит на разведку.

- Чего им всем нужно? Разве у нас что-то должно случиться? - спрашивал я себя с тревогой. А там вдруг часы наши остановились. И когда я подбежал взглянуть, что с ними, я увидел на столике рядом раскрытый молитвенник, и мне бросились в глаза слова: "Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас..."

С этих пор меня все пугало. Я ждал чего-то неизвестного. Раз нянька крикнула громко:

- А вот и он! Идет!

И я, бросив готовить уроки, полетел в кухню.

- Кто это идет?

- Валек из города, - ответила нянька. - Что с тобой? Отчего ты так побледнел?