Болеслав Прус - Ошибка

Учитель смотрел на него чуть не в ужасе.

- Да, да, и от вас это нужно было скрывать, - говорил старик. Воображаю, что было бы, если бы вы узнали, что ваш товарищ по оружию, капитан, по ночам роется в мусорных ящиках!.. Не веришь? Так зайди как-нибудь в мою лачугу, я покажу тебе то, что храню, как память о Париже: выданное на год разрешение на сбор тряпок. Сохранилось у меня и доказательство, что когда-то я нашел в мусорном ящике бриллиантовую сережку и получил за нее тысячу франков. Может быть, ты и сейчас скажешь, что я заслужил имя предателя, - ведь я осрамил свое воинское звание? - язвительно добавил старик. - Конечно, я сохранил бы свое достоинство, если бы, живя в эмиграции, брал жалованье и вместе с вами голосовал за войну!

- Какая страшная ошибка! - шепотом сказал мой брат...

Учитель переменился в лице.

- Меня возмущали твои взгляды, - сказал он. - Но, богом клянусь, не я распускал о тебе эти слухи! - Он ударил себя в грудь. - Напротив, я всегда тебя защищал и спорил с другими...

Владек протянул своему спасителю руку.

- Друг, я, со своей стороны, сделаю все, чтобы загладить нанесенную тебе обиду, - сказал он стремительно, захлебываясь словами. - Люди узнают, что ты столько лет страдал безвинно.

Старик грустно покачал головой.

- Знаю, другие - да и ты тоже - не простят мне того, что я, как сказал тут Добжанский, "ослаблял дух" в наших людях. У меня было достаточно времени обдумать все, что пережито. Трезвый голос, предсказывающий поражение, всегда ненавистен людям. Он - как зловещий крик совы на кладбище, который словно твердит: "Не встанешь!" И чем точнее исполнилось предсказание, тем больше ненавидят пророка... Поэтому, - добавил он, помолчав, - я уже не жду от людей добрых чувств ко мне. Перестанут называть изменником, так начнут кричать: "Глядите, это тот пророк, что видел опасность, но не помог ее предотвратить!" Народ не спрашивает, что мы говорили, он хочет знать, что мы сделали, чтобы предотвратить беду. А я ничего не мог для этого сделать.

Он замолчал - к нашему облегчению, ибо каждое его слово камнем ложилось на душу.

Вдруг учитель Добжанский подошел к старику, обнял его и, рыдая, припал головой к его груди. Мама стала снова целовать брата, шепча: "Сыночек!.. Сыночек милый!" - а я - я уже ничего не видел, потому что слезы застилали мне глаза.

Через минуту седой гость сказал:

- Ну, мне пора домой. Прощайте.

- Пойдем ко мне, - попросил пан Добжанский, беря его за руку.

- Хорошую я бы тебе оказал услугу! - возразил старик с улыбкой. - О тебе тогда стали бы, пожалуй, говорить то же, что обо мне... Ну, будьте здоровы, - обратился он к брату, протягивая ему руку.

- Благослови тебя бог, пан, - сказала мама. - Навещай нас и помни, что мы отныне тебе верные друзья... Если что понадобится, обращайся к нам... Мы каждое утро и каждый вечер будем молиться за тебя...

Он низко поклонился ей и отозвался уже с порога:

- Если будет милость ваша, просите бога, чтобы он поскорее послал мне смерть. Только этого я и хочу.

И медленно вышел из комнаты.

Теперь все занялись Владеком. Няня привела фельдшера, и тот перевязал ему раны. В гостиную перенесли кровать для брата и кушетку для учителя, который объявил, что будет за ним ходить, пока Владек не поправится.

Ночь прошла тревожно. Владек спал плохо, учитель даже не раздевался, а у меня был жар, и мама всю ночь ходила от меня к брату и от него ко мне. Солнце уже взошло, когда нас всех наконец сморил сон, - и потому мы встали только около десяти.

Брат был довольно бодр, но его мучили свежие раны, и он, по его словам, чувствовал себя разбитым. Видно было, что каждое движение стоит ему труда, он при этом даже шипел от боли.

Мама украдкой отирала глаза, но давно я не видел ее такой бодрой. Все ее интересовало, она заглядывала в каждый уголок, и даже голос ее как-то окреп и стал звучнее.

День был пасмурный и холодный. На полях стлался туман, чуть не каждый час начинал моросить дождик, мелкий, как роса, и в воздухе чувствовалась сырость. Казалось, на дворе не май, а октябрь.

Я услышал в сенях шаги и голос кассира. Через минуту в гостиную вошла мама.

- Это кассир, - шепнула она брату. - Он хочет тебя повидать. Пустить его?

- Ну конечно, пожалуйста, - сказал Владек. - Я привык быть на людях, и меня просто даже пугает, что теперь вижу только двух-трех человек.

- Он тебя не утомит?

- Напротив, развлечет...

- Когда начнет врать, - вставил учитель.

Кассир вошел с высоко поднятой головой и победоносным видом. Подойдя к постели Владека, он крепко пожал ему руку и сказал торжественно:

- Привет герою!

Брат терпеть не мог напыщенности и позерства и при таком комплименте невольно поморщился. Мама это заметила и поспешила переменить разговор.

- А где же вы были этой ночью? - спросила она у кассира.

- О, памятная ночь! - со вздохом отозвался тот, развалясь в кресле. Не забыть мне ее, хотя бы я прожил миллион лет.

Мой учитель не то фыркнул, не то закашлялся. Кассир глянул на него исподлобья и многозначительно поднял брови.

- А что же такое с вами случилось? - спросила мама, чтобы поддержать разговор.

- Сейчас все расскажу. Эта история напоминает приключения Ринальдо Ринальдини, необычайные и трагические. Да, в высшей степени трагические!

Он сел поудобнее, откашлялся и продолжал:

- Так вот - я своими глазами убедился, что наш отшельник из-за ольховой рощи действительно шпион... И очень опасный...

Учитель так и подскочил на стуле, но Владек взглядом заставил его сдержаться.

- Из своего укрытия, - говорил кассир, - я видел, как в его хату вошел офицер с несколькими солдатами и долго там с ним толковал. Мало того - я видел еще, как далеко за полночь этот субъект возвращался из города. Не сомневаюсь, что он опять ходил на переговоры с офицерами...

- Да их уже тогда здесь не было! - гневно вмешался учитель.

Но мама посмотрела на него, и он умолк.

- Я не обязан знать, были они тут или не были, - возразил кассир с раздражением. - С меня довольно того, что я видел шпиона, который шел туда, где рассчитывал застать войска.

Брат беспокойно заворочался в постели, но слушал молча.

- Что я пережил там, в овраге, за эту ночь, трудно описать, - говорил кассир. - Достаточно вам сказать, что за каждым кустом мне чудились по меньшей мере два покойника.

- Это - нервы, - бросил Владек, кусая губы.

- И это еще ничего! Видения явились, исчезли - и дело с концом. А вот на рассвете случилось кое-что похуже: меня окружило десятка два вооруженных людей... "Кто вы?" - спрашиваю я у них. А один мне отвечает: "Сам видишь, кто мы. А вот ты кто такой и что тут делаешь?" Разумеется, я ответил, что скрываюсь здесь, и показал свое удостоверение... Какое счастье, что я его вчера не проглотил! - добавил он, посмотрев на маму.