Ричард Райт - Добрый черный великан

- Спрячьте для меня, ладно? - распорядился черный исполин. - Потому как я сегодня напьюсь, и как бы их не потерять.

Олаф уставился на пачку - толстенная, все билеты по пятьдесят, по сто долларов. Он аж глаза вытаращил.

- Сколько здесь? - спросил он.

- Две тысячи шестьсот. Просто суньте в конверт, на конверте напишите "Джим" и заприте в сейфе, идет?

Так это было сказано, сразу ясно - черная махина уверен, что Олаф послушается. Олаф был повержен. Под белой морщинистой маской негодование кипело в нем и не находило выхода. Дрожащими руками он взял деньги. Нет, не может он отказать этой махине... Ведь так и подмывает сказать "нет", но всякий раз что-то останавливает, заставляет попятиться. Одна мысль пришла в голову, и он отчаянно ухватился за нее. Ну ясное дело, можно сказать мол, если комната нужна на одну ночь, тогда нет, нельзя, такой у нас порядок в гостинице, на одну ночь не сдаем...

- Вы сколько пробудете? Только переночевать? - спросил Олаф.

- Да нет. Дней пять-шесть, наверно, поживу, - небрежно ответил тот.

- Ваш номер будет тридцатый. Сорок крон в день.

- Подходит, - сказал исполин.

Медленно, одеревенелыми руками Олаф положил деньги в сейф, потом повернулся, беспомощно уставился в эту нависшую над ним живую, дышащую тьму. Вдруг заметил - к нему протянута черная рука: исполин молча требует ключ от комнаты. Дивясь этим громадным ручищам, не в силах оторвать от них глаз, Олаф отдал ключ. А ведь одним ударом может прикончить, со страхом подумал он.

Чувствуя себя как побитая собака, он потянулся за чемоданом, но черная рука выхватила его из-под носа.

- Тяжелый для вас будет, шеф, я сам снесу.

Олаф не стал возражать. Думает, я ничтожество... Он пошел по коридору, всей спиной ощущая надвигающуюся на него сзади громадину. Отворил дверь тридцатого номера, вежливо посторонился, пропуская нового постояльца. Комната сразу показалась кукольным домиком, такой она стала тесной и крохотной, заполненная этой живой черной махиной... Исполин швырнул чемодан на стул и повернулся. Теперь они в упор глядели друг на друга. Олаф увидел, глаза у того маленькие, красные и словно утонули в мышцах и жире. Черные щеки - два больших блина, широкие ноздри раздуваются. Рот огромный, такого Олаф еще не видывал, губы толстые, приоткрыты и морщатся, обнажая снежно-белые зубы. Черная шея словно у быка... Он надвинулся на Олафа, остановился, нависая над ним.

- Мне надо бутылку виски и женщину, - сказал он. - Сделаете?

- Да, - еле слышно выговорил Олаф, вне себя от злости и оскорбления.

А чего он так озлился? Каждую ночь от кого только не слышит подобные просьбы и привык их исполнять - ведь он ночной портье в дешевой портовой копенгагенской гостинице, где только и останавливаются матросы да студенты. Да, мужчинам нужны женщины, но этому уж, наверно, не всякая подойдет. До чего неохота звонить кому-нибудь из Женщин, которых он обычно посылает к постояльцам, даже чудно. Но он обещал. Может, соврать, сказать, ни одной нет на месте? Нет. Кто ж этому поверит? Исполин сел на кровать, уставился в одну точку. Олаф быстро обошел комнату, опустил шторы, сдернул с кровати розовое покрывало, слегка подтолкнув того локтем, чтоб приподнялся... Вот так с ним и надо... Пускай видит, не боюсь я его... Олаф все еще искал предлога отказать. Но ничего не мог придумать. Будто под гипнозом, будто мысли парализованы. В нерешительности он остановился в дверях.

- Виски и женщину, да поскорей, ладно, приятель? - сказал новый постоялец, вынырнув из задумчивости.

- Да, - пробормотал Олаф и затворил за собой дверь.

Чтоб ему, выдохнул Олаф. И прежде, чем позвонить, уселся на свое место у телефона. Ну почему именно этого сюда принесла нелегкая? Какие они ни есть, кто ни явится - для меня все едино... Но... Ничего тут не сообразишь. А только не должен бы господь бог создавать человека таким большим и таким черным... Да беспокоиться-то к чему? Он послал бы женщину любой национальности к мужчине любого цвета кожи... Почему ж тогда не к этому черному громадине? Хоть бы он был маленький, коричневый и человек как человек... Олаф будто в западню попал.

Рука словно сама собой сняла телефонную трубку и набрала номер Лины. Лина крупная, крепкая и вместо обычных десяти процентов всегда дает ему пятнадцать. У Лины четверо ребятишек, всех надо накормить и одеть. Лина согласилась, сказала, сейчас прямо и приедет. Что он большой да черный, ей плевать...

- Ты почему это меня спрашиваешь? - добивалась она по телефону. Раньше-то никогда не спрашивал.

- Потому как он больно огромный, - услышал Олаф свой ответ.

- Все одно мужчина, - возразила Лина, в резком голосе ее прозвучал смешок. - Ты уж положись на меня. Это не твоя забота. Обратаю я его.

У Лины был ключ от входной двери, но сегодня Олаф не засыпал. Хотел ее увидать. С чего бы это? Не поймешь. Он вытянулся на своем диванчике, но сна не было, ни в одном глазу. Лина приехала, и он опять ей сказал, какой тот большущий да черный.

- Ты уже говорил по телефону, - напомнила Лина.

Олаф промолчал. Лина отправилась исполнять долг милосердия. Олаф затворил свою дверь, потом распахнул, оставил настежь. А зачем? Он и сам не знал. Он лежал на диванчике и глядел в потолок. Посмотрел на часы. Почти два... Долго она там... Вот черт, не худо бы выпить... Чего ему неймется, чего растревожился из-за черномазого и белой шлюхи?.. В жизни так не психовал. Он и не заметил, как уснул. Потом услышал - заскрипели ржавые петли двери. На пороге стояла Лина, лицо суровое, деловитое, от пудры и румян - ни следа. Олаф с трудом поднялся на ноги, моргая, поправил очки.

- Ну как? - доверительным шепотом спросил он.

Глаза Лины сверкнули.

- А твое какое дело? - огрызнулась она. - Вот твоя доля. - Швырнула деньги, они рассыпались по диванчику. - Больно ты любопытный нынче. Может, сам вместо меня расстараешься?

Мучнисто-бледные щеки Олафа побагровели.

- Пшла к черту! - сказал он и захлопнул дверь.

- У него и встретимся! - глухо донесся крик Лины.

Дурака он валяет, вот что. Но как ни старался, не мог он одолеть первобытную ненависть к этой черной глыбе напористой силы, мышц и костей; он завидовал непринужденности, вкрадчивым и вместе мощным движениям; его передергивало от гулкого и властного голоса, что обрушивался на него, даже когда крохотные глазки и не смотрели в его сторону; в дрожь бросало при виде ручищ, ни дать ни взять клешни, и чудилось - они несут смерть...

У Олафа были свои секреты. Он никогда не рассказывал Карен о грязных делишках, которыми занимался в гостинице. Женщинам вроде Карен такое знать не годится. Уж наверно, Карен очень бы удивилась, расскажи он ей, что отчаянно разволновался из-за какого-то черномазого и белой шлюхи... Нет, про это никому не скажешь, даже видавшей виды старой суке - хозяйке гостиницы. Ей одно важно - деньги, плевать ей, что постоялец такой громадный и черный, лишь бы платил за номер.