Микаел Рамадан - Тень Саддама Хусейна

Удай каким-то чутьем уловил, случайно или проследив за мной, что, когда я рядом, его жизни ничто не угрожает. Он договорился с отцом, что будет почаще брать меня с собой, когда ему надо появляться на публике. С тех пор рядом с Удаем стали часто видеть обросшего буйной бородой человека.

Я как-то напомнил Удаю, что в университете, несмотря на мое присутствие, в него все же стреляли.

- Да, - согласился он. - Но не осталось незамеченным и то, что стреляли только в меня и ответные выстрелы охраны были из моего автомобиля, а не с твоей стороны. Странно, не так ли?

Я промолчал. Удай был слишком наблюдательным.

- В будущем ты будешь сопровождать меня, как только я тебе скажу, если, конечно, ты не будешь нужен отцу.

Меня очень встревожило то, что Удай заподозрил, будто я в приятельских отношениях со всеми, кто покушается на него. Хашим, когда я рассказал ему об этом, заключил, что это хорошо для меня.

- Если Удай так убежден, что ты враг своей страны, то при нормальных обстоятельствах я бы сказал, что твои дни сочтены. Но, несмотря на свое хвастовство и крикливость, Удай напуган. Сейчас ты ему нужен, и ты должен считать это отсрочкой казни. Используй её. Твое везение не будет бесконечным, Микаелеф.

Надим меня предупредил, что готовится новое покушение на Удая, но, поскольку я теперь при нем всегда, это не остановит заговорщиков.

- Услышишь выстрелы, падай на землю. Почесывание уха тебе не поможет. А я не смогу тебя предупредить.

Последние три дня я жил в постоянном страхе, что Удай вот-вот позовет меня. Наконец он вызвал меня и сообщил, что во вторник вечером он будет в Охотничьем клубе в аль-Мансуре. Это было недалеко от дома, где я жил, впервые приехав в Багдад. Удай хотел, чтобы я был все время рядом с ним, и велел мне замаскироваться.

В клубе мы пробыли недолго, и Удай подал мне знак, что мы уходим. Не меняя охраны, мы покинули клуб и направились к машине Удая. Я сразу понял, что будет дальше. Он станет разъезжать по городу и искать молодых женщин. В Багдаде все об этом знали и большинство женщин делали все возможное, чтобы избежать этой участи, когда видели его машину. Найдя кого-нибудь себе по вкусу (о "ее" вкусах он никогда не спрашивал и в споры не вступал), Удай направлялся в отель "Мансур Милия" или в "Палестинский меридиан".

Еще не было восьми, когда мы на самой высокой скорости мчались по улицам на "порше" Удая. Быстрая езда на машине была любимой забавой старшего сынка Саддама: скрежет тормозов, бешеная скорость и ни единой мысли в голове о последствиях. К тому же, как я догадался, Удай решил нагнать на меня побольше страха, не говоря уже о шарахающихся прохожих и перепуганных автомобилистах. Проехав так с километр, Удай наконец со скрежетом затормозил перед светофором на Мансур-стрит; неподалеку напротив были русское посольство и полицейский участок. Здесь нам предстояло повернуть к центру. Далее шли целых три километра прямой дороги, и здесь Удай обычно выжимал из машины все, на что она способна, одного он только не знал сейчас: он ведет свой "порше" в последний раз.

Удай не успел еще, не снижая скорости, свернуть вправо, как перед нами выскочила машина и, резко затормозив, перегородила нам дорогу. А затем с боковой улицы появилась новехонькая "тойота" и заблокировала нас сзади. Из обеих машин вышли по трое вооруженных мужчин, с лицами закрытыми шарфами. Трое из "тойоты" встали сзади, перекрыв отступление, другая тройка тут же открыла огонь по Удаю.

Удай хотел достать пистолет, с которым никогда не расставался, но не успел. В считанные секунды его прошили пулями. Он, обмякнув, упал на рулевое колесо. Я понял, что сейчас меня прикончат, решив, что я его личный охранник. Но в этот момент на этой кровавой сцене появилась третья машина, в ней сидел один из охранников Саддама. Он сразу же заметил, что Удая нет за рулем и попытался выстрелить, но его опередили. Вооруженная троица открыла огонь по его машине. Зазвенело разбитое ветровое стекло, машину развернуло и снесло с дороги, она перевалилась через низкую ограду и упала набок. Один из стрелявших подошел к машине Удая. Хотя нижняя половина его лица была закрыта, мне показалось, что я узнал Латифа. Подойдя поближе, он выстрелил в неподвижное тело Удая.

- За Салема! - выкрикнул он и выстрелил снова. Пуля попала в плечо Удая. - За Рафика и Абдуллу.

Латиф открыл дверцу машины и кивнул мне. Глаза его яростно сверкали.

- За Надию и Салиха! - снова прокричал он, почти радостно и выстрелил ещё раз в спину Удаю. Тело дернулось от удара пули, но я не понимал, мертв он или без сознания.

- За Амну! - Латиф уже заглянул в машину. Он приставил дуло пистолета к затылку Удая и тихим голосом, почти шепотом, сказал: - И за Ирак.

Он нажал на курок, но пистолет не выстрелил - патроны кончились. Выругавшись, Латиф обернулся и увидел охранника, вылезавшего из перевернувшейся машины, но два одновременных выстрела товарищей Латифа, - в одном из них я узнал Надима, - закончили это побоище.

Перезаряжая пистолет, Латиф посмотрел на меня.

- Мы долго ждали этого дня, Микаелеф, - промолвил он, и в голосе его было торжество победы.

Его друзья были уже в машине и заводили мотор. Отсалютовав мне пистолетом, Латиф уехал.

Я смотрел на простреленное тело Удая. Он избежал последней пули в голову, но получил слишком много ран, чтобы остаться в живых. Я был убежден, что он, даже если и жив, все равно долго не продержится.

Несколько минут стояла полная тишина. Все живущие поблизости спрятались ещё в начале стрельбы и теперь не проявляли желания покидать свои укрытия.

Через несколько минут все же появился одинокий полицейский. Он по рации вызвал подмогу, и вскоре приехали полицейские машины, завыли сирены, вспыхнули огни. Удая перенесли в одну из машин и отправили в госпиталь Ибн Синна. Несмотря на мои протесты, меня тоже через несколько минут отправили туда же.

Саддам прибыл в госпиталь через десять минут после сообщения. Он нервно шагал по коридору перед операционной, где врачи пытались спасти жизнь его сына. По моим подсчетам, в него всадили пуль двадцать, не меньше. Саддам вызвал Али Мохаммеда, отвечавшего за охрану Удая, и дал ему ясно понять, что его собственная жизнь тоже висит на волоске.

- Если мой сын умрет, - кричал Саддам на перепуганного офицера охраны, - умрешь в ту же минуту и ты!

Медицинский персонал был слишком занят, и им было не до моего нервного шока, поэтому я вскоре был отпущен домой. Я был уверен, что Удай не выживет, но когда Хашим зашел ко мне домой вечером, я узнал, что состояние его критическое, но он упорно борется со смертью. В течение нескольких дней из больницы просачивались противоречивые вести о его состоянии. Наконец было сказано, что он пришел в себя и уже может нормально разговаривать и принимать посетителей. Кажется, он унаследовал и это везение от своего отца.