Андре Ремакль - Время жить

Жителей Средиземноморья редко встретишь в лагерях нудистов или на диких пляжах, посещаемых в основном скандинавами и немцами.

В тот год, что ознаменовался приобретением машины, они поехали отдыхать вместе с Жизель, подругой детства Мари, и Антуаном, ее мужем. Симону оставили у бабушки, Жан-Жака отправили в летний лагерь, а Ив еще не родился.

Они побывали в Пиренеях и выехали к берегу Атлантики -- им захотелось провести последнюю неделю на небольшом курорте Монталиве, в шестидесяти километрах от Бордо. Тамошний пляж, казалось, тянулся бесконечно. Но отгороженная флажками зона, где разрешалось купаться под наблюдением инструктора, гудевшего в рожок, едва кто-нибудь заплывал дальше положенного, была смехотворно мала. Они приноровились прыгать в воду со скал в укромных бухточках -- без надзора и контроля.

Дюны за пляжем курчавились дроком, бессмертниками, колючим кустарником. Машины проезжали по пляжу и устремлялись в неизвестном направлении. На второй день Жизель спросила одного из курортников:

-- Куда едут все эти машины?

-- На пляж нудистов.

-- Давайте сходим туда, -- предложила Жизель.

-- Что там делать? -- проворчал Луи.

-- Поглядеть... Это не запрещается? -- осведомилась Жизель у курортника.

-- Нет, если вы будете как они.

-- А именно? -- поинтересовался Антуан.

-- Если вы тоже разденетесь догола.

-- Наверно, не очень-то красиво, когда столько дряблых тел выставляют напоказ.

-- Съездим туда, -- сказала Мари.

-- Ты что, спятила?

Старая, унаследованная от дедов стыдливость овладела Луи. Его смутило то, как легко согласилась Мари оголиться на людях. Поведение Жизели его не удивило. Он давно считал ее бесстыжей. Антуан ничего не сказал, но тоже был смущен.

Они пошли за женами. Узенький ручеек, скатываясь с дюн, течет по песку; вдоль его русла расставлены вешки с предупреждающими табличками: "Внимание, через сто метров дикий пляж. Французская федерация любителей вольного воздуха и природы".

И верно -- в ста метрах от них люди толпами устремлялись к океану, чтобы кинуться в волны. На таком расстоянии нельзя было различить, в купальниках они или нет. Видно было только, что большинство загорело куда сильнее обычных завсегдатаев пляжей.

Луи чуть не затошнило при мысли, что все эти мужчины, женщины, дети ходят в чем мать родила.

Тут же стояли другие люди -- они наблюдали за всем тоже с иронией и подозрительностью.

-- Поворачиваем назад, -- сказал Луи.

-- Еще чего? Идем туда. А вы не пойдете? -- упорствовала Жизель.

-- Ни за что. Мари, я тебе запрещаю!

-- Боишься, что у тебя уведут Мари, ревнивец ты эдакий?

-- Антуан, скажи наконец хоть слово.

-- Они спятили, эти бабы. Я остаюсь с тобой.

Он уже готов был сдаться. Мари взглянула на Луи с издевкой. Женщины перешли no man's land [Ничейная земля (англ.)]. Мужчины видели, как, отойдя чуть подальше, их жены расстегнули лифчики, нагнулись, сняли трусики и побежали к воде.

Ксавье опять видит привычную Мари. Опустившись на колени, она одевает младшего сына. Рядом стоит Симона и размахивает полотенцем. Жан-Жак натягивает шорты, прыгая на одной ножке.

Ему знакомо это спокойное, внимательное, чуточку грустное лицо. Окруженная детьми, Мари снова мать -- и только. С самой первой встречи он смотрел на эту молодую женщину в купальнике лишь как на мать одного из своих учеников. В их отношениях не чувствовалось ни малейшей двусмысленности. Между ними все было настолько просто и ясно, что он никогда о ней и не думал. Ему даже в голову не приходило, что она или кто-то другой может косо смотреть на их теперь уже ежедневные встречи. Сегодня он увидел ее с новой стороны -- она показалась ему обиженной, уязвленной, и он взволновался.

-- Вот мы и готовы, -- объявляет Мари.

Она часто говорит во множественном числе, словно выступая от имени маленькой общины, за которую несет ответственность и куда теперь принят Ксавье.

Он знал, что она заправит Иву рубашонку в штаны, потом распрямится, наденет брюки поверх купальника, подняв руки, натянет тельняшку, подберет ведерко, совок, запихнет полотенце в пляжную сумку и скажет:

-- Вот мы и готовы. Жан-Жак, погляди, мы ничего не забыли?

И они отправятся все впятером -- она, взяв Ива за руку, -- впереди, Жан-Жак -- он поддает ногой мячик в сетке, -- рядом с ним, а вечно глазеющая по сторонам Симона отстанет, и тогда Мари, обернувшись, прикрикнет на дочь:

-- Симона, ну что ты плетешься!

Это стало уже почти ритуалом -- они останавливаются на краю пляжа, переобувают холщовые, на веревочной подошве, туфли, старательно колотят их одну о другую, чтобы вытрясти песок.

Ксавье недоволен. Ему хотелось бы забыть, как танцевали в воде ноги Мари, возбудив в нем плотские мысли. Он надеется, что она не заметила его растерянности.

В конце сентября пляж обретает зимний вид. Маленький желтый киоск, исполосованный красными буквами, рекламирующими сандвичи и мороженое, опустил свои деревянные веки. Террасы кафе покрылись тонким слоем песка. "Прекрасная звезда", "У Франсуа", "Эскинад", "Нормандия" свертывают свои парусиновые вывески, как флажки после демонстрации. Сторожа на стоянке машин уже нет, некому взимать по сто франков, и несколько машин стоят там, словно забытые хозяевами. Болотце, где камыши покачивают своими высохшими стеблями, тянется до самой дороги. Три палатки, две желтые и одна красная, примостились под тенью сосен -- как свидетельство того, что солнце пока еще греет и время отпусков не прошло.

Теперь, когда нет ни разноцветных зонтов, ни пляжной теснотищи, нескольким сблизившимся за лето парочкам особенно не хочется расставаться, -- они похожи на обломки кораблекрушения, вынесенные на песок волнами.

Залив расширился, горизонт отдалился, на пляже пустынно, и это только усиливает интимность обстановки. Чтобы не видеть гибкую спину идущей впереди Мари, Ксавье мысленно возвращается к счастливым дням, когда для него существовали лишь вода да солнце.

С тех пор, как его приобщили к этому маленькому семейству, ему часто казалось, что он снова в обществе брата, сестры и матери, умершей, кажется, в возрасте Мари. Тогда, двадцать лет назад, ему было всего девять лет, и он не сразу осознал всю горечь потери. Ни трепетная нежность отца, прожившего остаток жизни наедине с бесконечными воспоминаниями об исчезнувшей жене, ни преданность воспитавшей его старушки няни не заполнили в его душе пустоты, которую он год от года ощущал все сильнее.

За эти несколько недель Мари оживила в нем воспоминание о тех временах, когда мать заботливо оберегала его ребячьи игры на пляже в Леке.

Ничего не изменилось, и все стало по-другому. Жан-Жак и Симона толкаются -- каждый хочет первым забраться на заднее сиденье. Сейчас Мари усадит Ива между братом и сестрой и, прежде чем взяться за руль, проверит, хорошо ли захлопнута дверца.