Андре Ремакль - Время жить

-- Вот и предоставляйте им независимость, -- крикнул из соседней комнаты алжирец. -- Бен Белла избран главой правительства Алжирской республики, поэтому бенбеллисты бьют морду небенбеллистам. Прямо сумасшедший дом...

Фраза адресована в равной мере и ему, и Рене. Луи пропускает ее мимо ушей. Плевать ему на Бен Беллу, и на Испанию, и на референдум, подготавливаемый де Голлем. Он думает про свое. Борется с осаждающими его призраками, которые запихивают его в угол, все более темный, все более тесный.

От выпитого пива ему тяжело двигать руками. Он потеет. Во рту у него сохнет.

Гудок обрывает шум. Пневматические молоты, бетономешалки, краны, экскаваторы останавливаются один за другим.

На площадку опускается плотная тишина и стоит, пока ее снова не нарушит пение птиц, которые чуть ли не по гудку стайками возвращаются на сосны и дубы, пощаженные стройкой.

Луи и членам его бригады не до разговоров -- они продолжают работу, наверстывая упущенное накануне.

-- Ну и твердая же эта зараза штукатурка, просто камень, -- бубнит Луи.

-- А ты бы ее разбавил, -- поучает Рене.

-- Эти подонки отключили воду. Каждый вечер одна и та же история. Потаскай-ка ведро на четвертый этаж.

Луи надеется, что Рене вызовется сходить за водой, но тот лишь замечает:

-- У меня порядок, пока что размазывается хорошо.

Эта сцена повторяется вот уже несколько недель.

Луи жалуется, что штукатурка якобы быстро твердеет. Он отлично знает, что дело не в этом, что у Рене штукатурка не лучше, чем у него. Он прекрасно видит, что его товарищи работают, как работали.

Его руки, плечи, поясницу пронизывает острая боль, словно в него со всего размаха швырнули гравием. По стенке расползается видимо-невидимо черных жучков, покачиваются странные остролистые растения, какие-то фигурки строят ему рожи. Качество штукатурки тут ни при чем.

Надо сосредоточиться на чем-то другом -- тогда призраки исчезнут и, возможно, уйдет щемящая боль между лопатками, которую он ощущает особенно остро, когда поднимает правило, или, выверяя угол, образуемый потолком и перегородкой, приставляет к нему уровень.

Думать о другом? Но о чем же? О работе, которая предстоит и завтра, и в субботу, и в воскресенье, там, в Жиньяке, где камень за камнем растет вилла этого чудака?.. О Мари?.. Об узкой прохладной улочке, где юный новобранец обнимал хрупкую девушку? О нескончаемой полоске земли вокруг залива, где в забегаловках пахнет пивом и хрустящей картошкой? О первой мебели, которой они обставили заново отделанную квартиру? О бескрайнем песчаном пляже, каждый вечер обдуваемом океанским ветром?

Внезапно возникает из рощицы трав статуя, и Мари -- сначала под душем, а потом там, на пляже, с нудистами.

Антуан тоже был в полном восторге от этого "пляжа краснозадых", как прозвала его Жизель, потому что палящее солнце прежде всего обжигает ягодицы тех, кто только что прибыл в лагерь нудистов, где, скинув покровы, давно проживало сообщество подлинных приверженцев наготы.

-- Почему ты не ходишь с нами? -- спросила Мари за ужином. -- Тогда бы ты увидел, что заводиться и кривить физиономию не из-за чего.

-- Мне противно.

-- Уж не думаешь ли ты, -- вмешалась Жизель, -- что наши соблазнительные бикини, которые скорее выставляют напоказ то, что надо скрывать, намного приличнее? По крайней мере там все держатся просто, естественно -- ни единого раздевающего взгляда, никому нет дела до соседа! Поверь мне, Луи, это куда пристойнее.

-- Что верно, то верно, -- сказал Антуан.

-- Ну ты-то до смерти рад попялиться на девчонок!

-- Что? Какой же ты балда!

-- А почему бы вам не прогуляться голыми по улицам, раз, по-вашему, тут ничего зазорного нет...

-- И нравы были бы чище, -- подхватила Жизель. -- Луи, миленький, стыдливость -- мать всех пороков. Только одежды порождают любителей подглядывать.

-- Ну, это положим...

Последние дни в Монталиве превратились для Луи в сущую пытку. Он перехватывал каждый взгляд, обращенный на Мари, -- ему казалось, что все мужчины видели ее голой.

Больше всего он злился на Антуана, который ежедневно ходил с обеими женщинами на пляж нудистов и знал теперь тело Мари до последней складочки.

Накануне отъезда он не вытерпел -- пересек условную границу пляжа, хотя она преграждала ему путь, как если бы тут стоял забор из колючей проволоки, влез на дюны и приблизился к лагерю. Какой-то человек, растянувшись за торчащими из песка пучками сочной зелени, разглядывал купающихся в бинокль. Услыхав шаги Луи, он обернулся.

-- Куда там "Фоли Бержер", -- сказал он, -- и к тому же задаром.

На его губах играла хитрая, грязная улыбочка.

-- Не желаете ли поглядеть?

Луи взял бинокль. Поначалу он увидел только скопище голых тел, потом различил ребятишек, игравших, как играют все дети в мире, мужчин и женщин, сновавших туда и сюда, и спокойно беседующие парочки. Ничего такого, чего нет на любом пляже, -- разве что срамные места не прикрыты.

-- Попадаются классные девочки, -- глухо произнес незнакомец.

Наконец Луи удалось навести бинокль на скульптурную Жизель, с ее цветущими, тяжелыми формами, и изящную Мари, с тонкой талией, крутыми бедрами, упругой грудью. С ними разговаривал мужчина. Не Антуан, который, оказывается, сидел в стороне. Луи отрегулировал бинокль и, укрупнив изображение, разрезал фигуру Мари и мужчины на куски, с пристрастием исследовал лица, стремясь обнаружить в них отражение собственных тревог, но у обоих было спокойное, можно даже сказать, невозмутимое выражение.

К нему вернулось нездоровое любопытство подростка, толкавшее, бывало, его вместе с бандой сорванцов-однолеток искать уединенные парочки в углублениях Куроннских скал. Он обшаривал укромные местечки в дюнах, надеясь увидеть интимные сцены, бесстыдные жесты. А увидел лишь людей, прыгавших за мячом или распластавшихся на песке под солнцем. Вальяжный старик шел с палкой по пляжу, выпятив грудь, -- будто пересекал собственную гостиную. Девочки водили хоровод. Молодой человек и молодая женщина, держась за руки, бежали купаться. Девчонки и мальчишки играли в шарики. Мужчина с седеющими висками и столь же немолодая женщина перебрасывали друг другу серсо.

Пляж как пляж, без никаких -- и ничего в нем не было таинственного.

Он снова отыскал место, где только что находились Жизель с Мари. Их уже там не было. Луи искал, мимоходом цепляя глазом чьи-то ляжки, лодыжки, спины. Ему почудилось, что он узнал молодого человека, который болтал с Мари. Он лежал в одиночестве на кучке песка. Бинокль снова нацелился на знакомое трио. Жизель с Мари шли впереди Антуана.

-- Мерзавец, -- промычал Луи.

Ему показалось, что Антуан пялился на зад Мари, мерно покачивающийся перед его глазами.