Андре Ремакль - Время жить

Горячий душ. До чего же приятно... Впадаешь в оцепенение, как в сладкий сон. В голову приходит то одно, то другое. Голос Алонсо: "Все это мерзость одна. А ну их всех подальше. Все бабы -- Мари -- всегда пожалуйста".

И почему это имя Мари так часто мелькает в похабных разглагольствованиях мужчин, да еще со всякого рода добавлениями: Мари -всегда пожалуйста... Мари -- шлюха... Мари -- прости господи... Мари -- с приветом.

"Послушай, что я тебе скажу, ты парень молодой, тебе пригодится. Я вот был поначалу чист, словно мальчик в церковном хоре. Девственник, да и только! И думаешь, моя супружница долго хранила мне верность?"

Когда Алонсо заведется, останавливать его бесполезно. И почему он так любит рассказывать между двумя стаканчиками про свои семейные неурядицы? Первый стаканчик -- в охотку, второй тоже, а дальше пьешь, чтоб чем-то заняться, пока твой собутыльник мелет себе и мелет.

"Ну а теперь она -- чисто мост Каронт. Все по ней прошлись, все, кому не лень".

Мне-то на это плевать. Алонсо же веселится. Уставится на меня своими бойкими глазками, вечно мутными от пьянства, а приходится еще смеяться с ним вместе, участвовать в этом хороводе злопыхательств, поливать грязью всех и вся.

Тело Мари точь-в-точь как выставленное на всеобщее обозрение тело статуи, в которое вперились все эти черные пронзительные глаза, перед которым крутит животом Мохамед.

"Все это мерзость одна! Все бабы -- Мари -- всегда пожалуйста".

А что, если прав Алонсо, когда утверждает, что рога наставляют не ему одному, или когда он бросает Луи:

-- Вот ты уверен, что жена не изменяет тебе. Да ты столько вкалываешь, что где уж тебе ее ублажать, она же наверняка ничего от тебя и не требует. Бразильцы говорят: "Quem nao chora, nao mama" [Коли дитятко не плачет, значит, сиси ему хватило (португ.)]. И не спрашивай, что это значит.

-- Ты мне уже сто раз говорил.

Чего ради Мари принимала душ в шесть часов вечера? Кого ждала?

Голос паренька -- он еще и действительную не отслужил -- заглушает в обеденный перерыв других спорщиков. Стоя в кругу однолетков, он во всеуслышание рассказывает о своем романе:

-- Да что ты в этом деле кумекаешь! Замужняя баба -- вот это да! Никаких с ней забот, не то что с девчонками. Да, она жена штурмана из порта Сен-Луи. Жена моряка -- все равно что жена рабочего на сдельщине. Часто сидит дома одна. Ей скучно, а я ее развлекаю.

Достаточно пустяка, чтобы время застопорилось. Чего Луи там так долго возится? А я-то думала, прежнего уже не вернешь.

Острота их желаний мало-помалу притупилась, стерлась в кратких и редких объятиях Луи, радости которых Мари с ним уже не делила. А нынче, вроде бы самым обычным вечером, неожиданно раннее появление Луи, его мимолетное восхищение ее телом как бы оживили в памяти Мари уже далекую теперь пору наслаждений.

Горячая вода стекает по груди. Какие только мысли не приходят на ум. Иные фразы застревают в голове, как занозы в пальце: "Жена моряка -- все равно что жена рабочего на сдельщине..." И крик удивления, вырвавшийся у Мари... До сих пор в ушах звучит голос журналиста, который две недели назад, расспрашивая их в столовке о сверхурочной и левой работе, допытываясь о цифрах их заработков, вдруг как бы невзначай спросил:

-- А как ваши интимные отношения с женой?

Тут все примолкли. Тогда Жюстен, прыснув со смеху, крикнул:

-- С женой-то? Не больно нам это надо. Впрочем, и моя на это плюет. Ей бы пожрать да с детишками повозиться.

Смущенные и встревоженные, все принужденно кивнули, в той или иной мере подтверждая его слова. Луи и не задумывался над тем, что его Мари еще красивая и привлекательная женщина. Скорее его заботили неоплаченные счета. Хитрец Жюстен, почувствовав общее замешательство, подмигнул журналисту и посоветовал:

-- Спроси у Алонсо, приятель.

Испанец даже не стал ждать вопроса.

-- Все бабы -- Мари-шлюхи. Годятся лишь на то, чтобы прибирать к рукам денежки этих простофиль, что вкалывают по десять -- двенадцать часов в сутки и приносят им полные карманы. Моя это дело тоже любит. Если хочешь попользоваться, дам тебе адресок.

-- Давайте поговорим серьезно.

-- А я не шучу.

Алонсо был в своем репертуаре.

Жены тех, с кем работал Луи, в большинстве случаев мало походили на жену Алонсо, а вернее, на ту, которую он придумал, чтобы было на ком срывать злость. Они расплылись, или погрязли в домашних делах, или целиком заняты своими детишками.

Мари и сейчас хороша. Правда, он заметил это только сегодня. Незадолго перед рождением Ива он стал почти систематически подрабатывать. Сдельщина поначалу кормила скверно, а ждать прибавки не приходилось -- требования забастовщиков повисали в воздухе. По субботам и воскресеньям он вместе с дружком нанимался на любую работу. Вот у него деньжата и завелись. Умудрился даже купить квартиру, холодильник, стиральную машину и автомобиль.

До чего же здорово поливаться горячей водой! Луи расслабляется. Закрывает глаза. Он мог бы уснуть стоя. Надо, однако, встряхнуться.

Сил нет как спать хочется! Телевизор... Машина... Я стал автоматом. Включили -- и уже не остановишь. А ведь правда, Мари -- красавица... Чувствую, выдохся я, измотался.

Все смешалось: тело Мари и нагота каменной статуи, грохот бетономешалок, команды, доносящиеся из кабин экскаваторов, что вгрызаются в землю разверстой пастью ковшей, гул...

Луи вытирается наспех, кое-как. Он отяжелел. Похоже, он не идет, а плывет по воздуху. И прямо так и валится на диван.

Мари нежно кладет голову мужу на грудь. Пальцы перебирают его волосы. Ее обдает жаром, и она прикрывает глаза...

Услышав легкое посвистывание, она подымает голову. Луи уснул, приоткрыв рот.

Мари вся съеживается. Груди, живот -- все болит. Она отталкивает Луи; он поворачивается на бок. Во рту у нее сухо. Руки обнимают пустоту.

Она поднимается. Вздрагивает, коснувшись босой ступней холодной половицы. Смотрит на Луи. Ей хочется хлестнуть по этому безжизненному телу и белому, уже начавшему жиреть животу.

Она бросается под душ. Ледяная вода обтекает ее со всех сторон. Она одевается. Проходя мимо дивана, тормошит Луи, который забылся тяжелым сном.

-- Переляг на кровать. Сейчас дети придут.

Он приподнимается. Он еще не совсем проснулся. Машинально пытается обнять ее. Но она ловко увертывается.

Хлопает входная дверь. Луи зевает, потягивается. До чего же хочется спать! Едва волоча ноги, он тащится в спальню.

ИНТЕРЛЮДИЯ ПЕРВАЯ

Ты на качелях назад-вперед,

Колокол юбки туда-сюда,

И бесшумно речная вода

Опавшие листья несет, несет.

[Перевел В. Куприянов]

Аттила Иожеф

(Обработка Гийевика)

Знай, что иногда я спускаюсь отсюда ночью и блуждаю наугад как потерянный по улицам города среди спящих людей. О камни! О унылое и ничтожное обиталище! О стан человеческий, созданный человеком, чтоб быть в одиночестве, наедине с самим собой.