Белькампо - Избранное

Немка, с которой я обошел все церкви, верила в собственного бога-хранителя, и один раз вышло так, что я сам чуть в него не поверил. Мы взобрались вдвоем на купол Брунеллески; [29] Имеется в виду купол собора Санта Мария дель Фьоре во Флоренции, построенный архитектором Филиппо Брунеллески (1377–1446). когда наши глаза обшарили всю панораму, она решила прямо там закончить почти готовое письмо. Внезапный порыв ветра вырвал его из рук, и мы увидели, как оно летит по воздуху, все дальше и дальше, и опускается на край купола, между прочим самого большого на свете, то есть очень далеко от нас. Затем письмо, по ее словам очень важное, опять взмывает в воздух, парит все ближе и почти касается ее протянутой руки. От волнения она не успела его схватить, но оно опустилось неподалеку, где можно было им завладеть без опасности для жизни. Это легко объяснить естественным образом: письмо попадает сначала в одно, затем в другое, противное течение воздуха, отсюда его траектория, а впрочем, кто его знает… И однако подобные случаи так же редки, как редки люди с твердокаменной верой в сердцах, это уж точно.

Спускаясь вниз, мы обратили внимание на одно из средств, используемых для внушения такой твердокаменной веры. Обегая внутренний край купола, звук так усиливается и умножается, что похоже, будто слова, произносимые людьми на противоположной стороне, исходят рядом с тобой из стены и притом звучат вдвое громче того, чем если бы эти люди стояли возле тебя. У нас вначале было впечатление, что с нами говорят духи, и только после долгого наблюдения мы решили: да это разговаривают те двое, что стоят внизу. Нельзя даже было разобрать их лиц, так они были далеко, но слышно было каждое покашливание, каждое изменение голоса. О, будь я во время оно папой, какой чудотворный оракул соорудил бы я из этой стены!

В самом верху купола есть круглое отверстие, вокруг него узенькая смотровая площадка, откуда, перегнувшись через поручень, можно глядеть вниз. Прямо по отвесу под нами в соборе как раз проходила какая-то церемония; люди были не больше точек — священнослужители казались цветными точками — и, как и положено точкам, не издавали ни звука. При виде их я понял, как трудно, должно быть, богу высоко в небесах дарить любовь И благодать каждой такой точке, ожидающей господних милостей далеко внизу.

Цветные точки двигались группками в определенном порядке, это были дрессированные точки; другие точки были дикие, их скопления возникали хаотически, как бывает с муравьями, когда они находят на древесной коре места, где вытекает сладкий сок.

Долго мы стояли, захваченные этим зрелищем, будто смотрели в микроскоп на высыхающую капельку болотной воды.

Во время одной из моих профессиональных прогулок я наткнулся на скудные останки другого старинного обычая, некогда тоже весьма почитаемого. В захудалом кафе для людей победнее я увидел, что все плотным кольцом обступили двоих мужчин, и по тому, что мне сразу же сделали знак не разговаривать, догадался, что происходит нечто важное.

Они пели или, скорее, бурчали что-то вроде антифона; это были два старых пьянчужки, мелодия песни давно утонула в вине, можно было уловить только последнюю, протяжную ноту. Один каждый раз начинал строфой, на которую другой отвечал своей; публика проявляла живое участие к происходящему и каждую удачную строфу или фразу встречала дружным хохотом, так продолжалось довольно долго. Я был свидетелем последних, исчезающих реликтов прежней improvisazione — импровизации — публичной дуэли между двумя возвышенными интеллектами, дуэли не на саблях и не на пистолетах, а на молниях разума и стрелах остроумия. Жаль, я не мог понять, о чем они пели, — скорее всего, это был подлинный народный юмор вперемежку с политическими выпадами.

Забавно наблюдать, как отдельные явления жизни вдруг начинают жить самостоятельной жизнью; поневоле задаешься вопросом, не являемся ли мы сами, ползающие тут по земле, всего лишь формами существования чего-то совсем иного; не служим ли мы, например, всего лишь средствами перевозки наших паразитов и не возникли ли наши чувства и мысли при их косвенном участии? Не станут ли в один прекрасный день все автомобили самостоятельными, осознав свое «я»? Вам не случалось еще видеть, как такси, проезжая мимо автомобильного кладбища, приподнимает капот или возле дерева — заднее колесо?

День, который я провел в галерее Уффици, благороднейшем среди музеев, был одним из лучших дней моей жизни. В каждом зале думаешь: вот она, вершина искусства, но каждый следующий зал — это совсем новый мир и опять вершина искусства; таким образом, перед тобой развертывается животворящее безграничье возможностей человека. И тебя вдруг охватывает великая радость, что были по крайней мере такие парни, которые не убивали время и силы на будничные хлопоты, а стремглав бросались в погоню за простым идеалом, чтобы раскрасить кусок холста, как этого никто до них не делал.

«Одни мадонны, и больше ничего», — жаловалась в галерее Уффици голландская дама. Разве есть на свете что-нибудь трогательнее матери и девы? И разве соединение их в одном образе не было величайшей находкой человеческого гения?

Живопись Возрождения раскрывает перед нами очеловечение библейских персонажей, но поначалу в них еще присутствует идея божественного; только много позже стала мадонна обыкновенной матерью, облаченной в роскошные одежды и гордой своим младенцем.

Незадолго до моего отбытия из Флоренции у нас в пансионе появился один мадьяр; он играл на губной гармонике, а заодно продавал почтовые карточки: кругосветное путешествие журналиста. Вечером мы вместе отправились на заработки: его время было с половины седьмого до половины восьмого, когда люди садились ужинать, а мое сразу после ужина. Он вошел в первый же большой ресторан, а я остался наблюдать в окно, как у него пойдут дела. Войдя в зал, он слегка поклонился, принял живописную позу и начал играть. Нужно было начать раньше, чем метрдотель успеет наложить свое вето; его игра так увлекала слушателей, что после первых же звуков гармоники вышвырнуть его за дверь никто бы уже и не подумал. И на этот раз к нему приблизился официант, по всей видимости облеченный той же миссией, но мадьяр, казалось, настолько погрузился в стихию своей лирической музыки, что просто не замечал все яростнее размахивающего руками человечка. Успех был велик: директор даже послал его играть в соседний зал.

Когда он закончил, я поспешил на его место, чтобы сделать несколько портретов, и, таким образом зашибив опять свои деньжата, мы не мешкая обратили часть их в небезызвестную вечерю.

Одаренный богатствами на всю свою жизнь, покинул я одним прекрасным утром Флоренцию и двинулся в направлении теплой Африки. Погода в последнее время то и дело портилась, заворачивали холода и даже снегопады; поддерживать нормальную температуру тела нередко приходилось с помощью винокалорий.