Леонид Иванов - Глубокая борозда

— Колхозам дано право решать эти вопросы самостоятельно. Центральный Комитет такое право им предоставил, — возразил Сергеев. — Они нас и спрашивать не обязаны.

— Вот-вот. — С каждым словом голос Михаила Петровича все больше ожесточался. — Вы что, хотите себе устроить легкую жизнь? Сведи цифры — и никакой заботы! А кто будет руководить политикой?

Несгибаемый молча наблюдал за Щербинкиным, но где-то в глубине глаз блуждала ироническая усмешка. Когда же Щербинкин на самых высоких нотах произнес: «Мы что теперь, статисты?!» — Несгибаемый спокойно вмешался:

— А какое же конкретно твое предложение, Михаил Петрович?

— Всяким делом надо руководить.

— А если еще поконкретней? — бросил Гребенкин.

Михаил Петрович поднялся с кресла и сердито заходил по кабинету:

— Неужели ты, Гребенкин, не понимаешь, что произошло? Ты ведаешь сельским хозяйством, значит, тебе первому этими цифрами выражено недоверие. Неужели это не ясно?

— При чем тут недоверие?

— А вот при том! — И, подойдя к Павлову и все так же горячась, продолжал: — Всем нам, всему бюро этими цифрами выражено полное недоверие! Кто раньше планировал вот это? — ткнул он пальцем в первый столбик на листке бумаги. — Кто? Мы с вами! А теперь, оказывается, что все прошлые годы мы тумаками были. На двести тысяч гектаров уменьшаются посевы кукурузы, на полтораста увеличиваются овса… Да если эти цифры представить в Москву, то я на месте ЦК всех бы нас повыгонял!

В кабинете воцарилось молчание.

Павлову и в районах задавали вопрос: в чем же теперь заключается роль партийного руководства? Обычно он отвечал так: следить за тем, чтобы цифры плана исходили из экономически обоснованных расчетов. Так он сказал и сейчас:

— Необходимо проверить обоснованность этих планов. Те, что экономически обоснованы, утвердить! Верно, Михаил Петрович?

— Соседи что же, глупее нас? — гнул свое Щербинкин. — Я звонил Прохорову. У них по области нет такой разницы.

— А почему ты своих-то не уважаешь? Мнение соседей оцениваешь высоко, а мнение своих товарищей в грош не ставишь? — Несгибаемый подошел к столу, встал рядом с Павловым. — А мне так кажется, товарищи, что большинство руководителей на местах подошли к составлению планов со всей серьезностью. Я был в шести районах. Конечно, за каждое хозяйство поручиться не могу, но твердо знаю: во всех шести районах планы составлялись со знанием дела.

Он начал приводить факты, с которыми ему пришлось столкнуться. В одном совхозе еще в прошлом году снизили в два раза посев кукурузы на силос. До того не было случая, чтобы совхоз управлялся с уборкой всего урожая кукурузы: не хватало комбайнов и автотранспорта для отвозки массы, большая часть урожая попадала под заморозки, гибла. А в прошлом году и с обработкой управились вовремя, и с уборкой тоже. А общий сбор зеленой массы оказался выше, чем собирали раньше. Высвободившиеся две тысячи гектаров земли засеяли фуражными культурами и собрали по четырнадцать центнеров зерна с гектара.

— Вы подумайте только, какой огромный выигрыш! — закончил Несгибаемый. — Почти тридцать тысяч центнеров добавочного зерна для скота. Вы, Михаил Петрович, не обратили внимания на вчерашнюю статью в газете? Про этот самый совхоз написано. Удои коров там нынче в два раза выше прошлогодних.

— А они снова кукурузу поубавили? — спросил Щербинкин не без ехидства.

Несгибаемый, не обратив внимания на тон, все так же спокойно подтвердил:

— Еще на тысячу гектаров посеют кукурузы меньше, но эту тысячу займут подсолнечником с викой и овсом.

— Вообще-то зря мы отказались от таких посевов, — вставил свое слово Сергеев. — Вспомните, как раньше было с силосными? Сеяли подсолнечник в смеси с вико-овсом, скашивали все эти площади рано, до начала хлебоуборки, и силос был прекрасный!

— Мы многое хорошее забыли, — согласился Несгибаемый. — А теперь обижаемся, что нам оказали недоверие. Правильно сделали! Я готов принять эти обвинения, они справедливы, Михаил Петрович.

— Я считаю, что еще раз проанализировать план не вредно. Но думать, что в низах люди преследуют какие-то свои, корыстные цели — это… это, Андрей Михайлович, по меньшей мере заблуждение, — горячо проговорил Гребенкин.

Итак, точка зрения каждого Павлову теперь ясна. Но почему все обошли молчанием такой факт: в семи районах плановые показатели на 1964 год почти не отличаются от прошлогодних. «Что это? — раздумывает Павлов. — Или раньше так хорошо было все спланировано, или что-то другое?..» И у Павлова возникло желание самому съездить в некоторые из этих районов.

На другой же день он отправился в Приреченский район.

Погода выдалась солнечная, с легким морозцем. Павлов смотрел на раскинувшиеся сразу за городом поля. Они почти совсем освободились от снега. Но вскоре стали попадаться на глаза большие снежные острова. А когда по обе стороны дороги замелькали березовые колки, поля между ними оказались почти без проталин.

«Это хорошо, — думал Павлов, — снег сохранился к началу апреля, земля напьется вволю».

По пути к районному центру он заглянул в Иртышский совхоз. Этим совхозом давно уже управляет Александр Кириллович Коршун. Павлов знал его с тех пор, когда, будучи секретарем райкома, ездил сюда на экскурсии, знакомился с постановкой дела на молочных фермах. Еще тогда он обратил внимание на увлечение Коршуна строительством. Со строительными материалами было трудно, и Коршун наладил производство кирпича в своем хозяйстве, организовал выработку черепицы. В Иртышском совхозе, единственном в области, а может и в Сибири, не только все производственные постройки, но и дома покрыты черепицей.

При въезде на усадьбу Павлов сразу же увидел животноводческую ферму — десятка полтора кирпичных корпусов в окружении молоденьких деревьев. И как-то радостно стало на сердце у Павлова: вот ведь какие руководители есть — думают и о прочности построек, и о красоте жизни.

Коршун оказался в конторе. Этот немолодой уже человек с серыми, словно запыленными, волосами и густыми клочковатыми бровями, нависшими над глазами, удивительно располагал к себе.

Павлов начал издалека: как здоровье и был ли уже в отпуске? Коршун отвечал неторопливо, но казался настороженным, напряженным: чувствовалось, ждал главного разговора.

И Павлов решил не тянуть.

— При новом порядке планирования что особенно сильно претерпело изменения? — спросил он.

— Ничего особенно не претерпело, — как-то смущенно ответил Коршун. А чуточку помолчав, добавил: — Только как бы узаконилось. Открыто записываем в плане то, что мы делали и раньше. — По всему виду Коршуна стало заметно, будто стряхнул человек со своих плеч тяжелый груз.