Дмитрий Мамин-Сибиряк - Том 5. Сибирские рассказы.

— Отчего вы сели так далеко? — спрашивал Кекин, стараясь говорить ласково.

— Мне все равно… я могу подвинуться.

— То есть как все равно?.. Тогда лучше я подвинусь. Знаете, есть такой анекдот про Магомета. Да, именно про Магомета… Однажды он сказал своим последователям: «Дети мои, видите вон ту гору, — я скажу ей, и она подойдет ко мне…» Тогда один из родственников шепнул ему на ухо: «Учитель, а если она не подойдет?» Магомет улыбнулся и ответил: «Тогда я подойду к ней…» Так и я, Екатерина Васильевна.

Довольный своим анекдотом, Кекин первый засмеялся, а в зале послышалось сдержанное детское хихиканье: у самых дверей кто-то подслушивал. Но слишком счастливый Кекин ничего не хотел замечать и даже потянулся своей большой рукой, чтобы обнять оглянувшуюся к дверям девушку, — она всегда так мило и наивно сопротивлялась его ласкам, возбуждая в нем желание обнять ее еще раз и еще.

— Я думаю, что нам сегодня всего лучше докончить наш вчерашний разговор, — заговорил Кекин, спохватившись, что очень уж разнежился; тон голоса у него был совсем другой, каким он в классе читал Овидия, и глаза посмотрели так тускло, как у замороженной рыбы.

«Началось…» — в ужасе подумала Катенька, стараясь сделать внимательное лицо.

— Да… между людьми, которые сходятся на всю жизнь, не должно оставаться ничего недосказанного, неопределенного. И я лично считаю своим долгом… да, долгом, вернее сказать — обязанностью, выяснить свои взгляды на жизнь вообще и на женщину в частности.

Ему самому понравилась закругленность фразы, и он посмотрел на Катеньку, какое впечатление на нее произвела она. Но девушка рассеянно смотрела в потолок, по которому бродили колебавшиеся пятна света.

— Прежде всего женщина — человек… — тянул Кекин, ерзая рукой по спинке дивана. — Эго уж целая идея… В женщине я прежде всего уважаю именно человека, как уважаю сам себя. Это не прихоть, не игрушка… одним словом, получается целая комбинация!

В зале опять послышался смех и шептание. Затем невидимые руки вытолкнули в гостиную девочку лет восьми. Она неловко присела у дверей, делая гостю реверанс, и потом бегом бросилась в следующую комнату, закрыв рот рукою.

Начиналось представление… Катенька быстро поднялась и вышла в зал, где около рояля стояли большой гимназист, две девочки и несколько мальчиков в курточках. Она молча погрозила им пальцем, на что гимназист сделал ей реверанс и показал язык.

— Негодяи! — прошептала Катенька, возвращаясь в гостиную. — Господи, когда же этому будет конец!

— Комбинация!.. Комбинация!.. — неслось ей вслед.

— Да… так в женщине я прежде всего уважаю человека, — тянул Кекин, точно пережевывая свою мысль. — Это значит вместе с тем, что, уважая человека в другом, я уважаю его и в самом себе… Если разобрать сложную природу каждого чувства, то на поверку окажется, что наш ум скользит только по поверхности явлений и точно боится заглянуть внутрь, в самый корень… Например, возьмем… возьмем хоть любовь.

Последнюю фразу Кекин сказал с трудом по возможности сладким голосом и сбоку посмотрел на свою слушательницу, — девушка сидела с опущенной головой, как сидела когда-то в классе на скучном уроке геометрии. Кекину был виден только профиль ее лица и белая рюшка, охватывавшая нежную круглую шейку, точно венчиком цветка, — о, эти женщины умеют одеваться и из каких-нибудь пустяков, как рюшка, сумеют сделать такое… такое… Позвольте, на чем он остановился?

— Да, любовь… — уже шепотом продолжал Кекин, придвигаясь ближе к своей жертве, — это всесильное, мировое чувство… Конечно, я не имею в виду физической стороны, а то высшее, неуловимое духовное родство, которое заставляет биться два сердца в унисон. Женщина особенно велика в этом чувстве, это ее нормальная сфера… Да, любовь творит чудеса, любовь все понимает, любовь все прощает…

— Комбинация! — громко крикнул детский голос в зале, и затем послышались торопливые шаги улепетывавшего неприятеля.

Катенька быстро поднялась, но Кекин удержал ее, — он не любил, когда его прерывали, и нахмурился.

Девушка осталась. Глаза у ней расширились, и лицо побледнело. О, она отлично знала, что ее ждет впереди, — этот деревянный чурбан задушил ее одними своими разглагольствованиями! И какое самодовольство: он вперед уже прощает ее… Да ведь это не жизнь, а какая-то насмешка, и она все-таки должна быть его женой, потому что другого выхода нет.

— Все понимать — все прощать, — продолжал Кекин. — Это сказала умнейшая женщина.

Раздавшийся в передней звонок заставил Катеньку вздрогнуть, и она слышала, как дети всей гурьбой бросились через гостиную. Это, наверно, был Тихменев, — он приходил к ним именно в это время. Конечно, он, потому что дети шумят, как сумасшедшие.

— Я сейчас, Владимир Евгеньич… — проговорила Катенька, торопливо поднимаясь с места.

Кекин только пожевал губами и посмотрел на нее через очки злыми, остановившимися глазами. «Я понимаю…» — мелькнуло в этом взгляде. Девушке стоило большого труда, чтобы не выбежать из гостиной навстречу гостю.

— Комбинация сидит с невестой… — кричал в передней детский голос. — Он про любовь говорит…

Катенька остановилась на полдороге, точно ее ударили. «За что? — стучало у ней в голове, — Ах, все злые, все…» Она быстро повернулась и пошла назад в гостиную, когда из передней показался Тихменев.

— Аркадий Борисыч!.. Аркадий Борисыч!.. — кричали дети на все голоса, хватая гостя за руки, за фалды серой визитки и забегая вперед.

— А где папахен? — спрашивал он грудным тенором, отбиваясь от облепившей его детворы. — И мутерхен тоже дома?..

Невысокого роста, с широкой грудью и курчавой головой, Тихменев выглядел настоящим молодцом. Едва опушенное русой бородкой бледное лицо нравилось всем, и только серые большие глаза смотрели немного жестоко. Он одевался с рассчитанной небрежностью, как человек, готовившийся «посвятить себя сцене». Пока Тихменев служил в акцизе и пожинал дешевые успехи на любительской сцене, по чиновничьим вечеринкам и особенно в кружке скучавших провинциальных дам. Его находили интересным — чего же больше? Тихменев везде был желанным гостем и ухаживал за всеми женщинами. Единственным его недостатком — людей без недостатков, как известно, не существует — было то, что он был женат на гимназической подруге Катеньки и, как семейный человек, терял много в глазах мамаш и дочек.

У Вициных он чувствовал себя, как дома, и без всякого доклада отправился из гостиной в столовую, а оттуда в кабинет к папахену, то есть к самому Вицину.

— А, вертопрах, здравствуй!.. — встретил его старик с остриженной под гребенку седой головой. — Ну, что можешь сказать в свое оправдание?