Дмитрий Мамин-Сибиряк - Том 5. Сибирские рассказы.

Тихменев со всеми женщинами усвоил себе то свободное и полушутливое обращение, какое позволяется таким добрым малым; поэтому Катенька не обращала внимания, когда он по ошибке обнимал ее.

— Я вас все смешиваю с женой… — отшучивался он с развязностью избалованного человека. — Что делать: проклятая-близорукость.

Близорукости никакой не было, но Тихменев носил пенсне для шика, особенно когда бывал в театре.

Раз на масленице они катались целой компанией. Катенька попала в одни сани с Тихменевым. Он был слегка навеселе и фамильярно обнял ее.

— Послушайте, Аркадий Борисыч… — строго заметила Катенька, освобождаясь от этих объятий. — Вы так себя ведете, что я должна буду пожаловаться Любочке…

— Что же, жалуйтесь, — засмеялся он, привлекая ее к себе и целуя в щеку. — Во-первых, бог велел любить ближнего, во-вторых, сегодня масленица, в-третьих, я катаюсь с дамой, и, наконец, я просто пьян. Для чего же устраиваются такие пикники, на которых мужей и жен рассаживают по равным экипажам?.. Перестаньте, пожалуйста, разыгрывать из себя недотрогу-царевну, а то я сам должен пожаловаться на вас Любочке…

Потом Катенька узнала, что Тихменев вел вообще очень свободную жизнь и потихоньку от жены разыгрывал свои дешевенькие романы, не пропуская ни одной горничной. К Антониде Степановне время от времени завертывали разные старушки и своя сестра чиновница. Эти женщины всегда приносили с собой целый ворох самых свежих новостей, и городская жизнь делалась известной до последних интимных новостей.

Гостьи не стеснялись присутствием Катеньки, — что же, девушка большая, того гляди сама замуж выскочит, — и рассказывали всю подноготную. Антонида Степановна почти нигде не бывала и сама говорить о других дурное не любила, но послушать чужие толки и пересуды была не прочь. Благодаря этим разговорам кумушек Катенька окончательно убедилась в своем мнении, что все мужчины — мерзавцы, и если есть среди иих порядочные люди, то это потому только, что это или круглые дураки, или такие редкие исключения, какие не могут идти ни в какой счет, да и своих живых примеров было достаточно — тот же papa Вицин, Сережка, Тихменев.

Это с одной стороны, а с другой — Катенька уже была сформировавшаяся девушка, и в ней иногда просыпались чувственные порывы. Вся окружавшая ее обстановка наталкивала ее мысль и чувство именно в эту сторону. Являлись тоска, апатия и припадки уныния. Мечтать она не любила, как другие девушки, может быть, потому, что у ней не было подруг да и времени свободного тоже. Появление Кекина не обрадовало ее и не опечалило: не все ли равно, за кого ни выходить замуж. Когда Антонида Степановна приступила к ней с предварительными объяснениями, Катенька откровенно сказала:

— Мама, ведь я не маленькая и понимаю, зачем он ходит к нам.

Конечно, Антонида Степановна прослезилась, начала крестить Катеньку и все повторяла, что она не гонит ее, как другие мачехи, не избывает, а как она сама хочет. Кекин не красавец и не первой молодости, но человек хороший и т. д.

Но, чем ближе делался роковой момент, Катенькой начинало овладевать безотчетное беспокойство. Хотя она и не ждала ничего особенного от жизни, но провести ее с глазу на глаз с Кекиным, сделаться матерью его детей — это ее пугало все больше и больше. Она его не только не любила, но и не уважала, — что же это будет за жизнь? А тут еще Тихменев зачастил к ним в дом и все распевает свои романсы… Она чувствовала, что он приходит именно к ней, поцеловать у ней руку, вообще ухаживает. Сначала ее это злило, а потом она сама не могла дать себе отчета, как произошел в ней переворот, и она с какой-то жадностью пошла навстречу к нему. Пусть будет, что будет…

В роковой вечер своего объяснения с Тихменевым в передней Катенька была окончательно разбита. Она не спала всю ночь напролет и все думала, думала, думала… Она уже видела себя m-me Кекиной, видела обстановку своей новой жизни и ту страшную пустоту, которую она принесет туда. Все равно, Кекин получит то, чего искал, — ее молодость и девичью красоту, а что же ей останется?.. Катенька плакала и ломала руки в отчаянии. Скверно было оставаться здесь, и скверно было впереди. В забытьи она звала Тихменева и чувствовала, как над ней наклонялось его молодое, красивое лицо, а в ушах стояли страстно призывавшие строфы его романсов. Ведь за миг такого счастья можно отдать всю жизнь, чем зачахнуть с этой деревяшкой.

— А, так вы вот как… — корила она кого-то. — Так я же знаю, что мне делать. Да… У меня есть своя комбинация.

Мысль, ударившая ее, как молния, действительно, была дикая и нелепая, но Катенька ухватилась именно за нее: хотя что-нибудь взять у мачехи-судьбы. Она и встала с веселым лицом, полная отчаянной решимости привести в исполнение свой план. Все равно, ведь она уже сказала Тихменеву, что любит его.

Вечером Кекин пришел в свой час и занял свое место на диване в гостиной. Катенька встретила его в передней с бледным и встревоженным лицом.

— Вы не совсем здоровы? — заметил Кекин, заглядывая в лицо.

— Да… я плохо спала ночь.

— Нужно беречь здоровье. Mens sana in corpore sano… [44] В здоровом теле — здоровый дух (лат).

Девушка молчала, по-гимназически перебирая пуговицы платья.

Гостиная так же была освещена одной лампой, и так же Катенька села далеко от своего жениха. Разговор как-то плохо клеился, и шмыгавшие чрез гостиную дети мешали Кекину подсесть ближе. Он два раза протер свои очки и улыбнулся в пространство. У него сегодня выдался счастливый день: в седьмом классе написали прекрасный emendatum, потом директор поздравил с женитьбой, лукаво подмигнул, и, наконец, он после обеда заходил на будущую свою квартиру, где уже делались необходимые приготовления. Вообще все шло отлично, и Кекин, шагая по тротуарам к квартире Вицина, даже бурчал какой-то мотив неизвестного происхождения.

— Итак, я считаю, что мы объяснились вполне… — заговорил он, протягивая руку по спинке дивана. — Это главное. Не правда ли?..

Он забыл только одно, что говорил все время он один, а Катенька только слушала и соглашалась. Но — ведь это все равно: он так привык, чтобы его все слушали. Мир в его представлении рисовался чем-то вроде громадного класса, где одни учат, а другие учатся.

— Вы, Владимир Евгеньич, говорили, что в женщине уважаете прежде всего человека… — начала нерешительно Катенька, чувствуя, что лицо у ней покрывается розовыми пятнами.

— Да, говорил…

— Потом вы говорили… Как это сказать?.. Все понимать. —

Она остановилась и посмотрела на дверь в зал, за которой уже слышался сдержанный шепот и топтание детских ног.

— Что вы хотите сказать? — удивился Кекин и еще раз протер очки.