Геннадий Гор - Факультет чудаков

Правда, в последние месяцы на Питерлаке Базиль часто хандрил, слишком уж долго тянулось первое его испытание. Годовая оторванность от большого города дала себя знать. Базиль перестал ощущать связь того, что он делает в каменоломне, с большим миром искусства.

К циклопическим размерам своих монолитов Базиль привык, перестал ощущать их такими. Все стало казаться обыкновенным, однообразным, будничным, самая дикость природной островной обстановки как-то потускнела. Начал Базиль замечать погоду: в солнечные дни настроение улучшалось, в ненастье портилось — иногда настолько, что хотелось спать без просыпу. Стойкость и преданность искусству сдали. «Уж не миф ли весь этот исступленный грандиоз Леду, то бишь Монферана, для которого здесь так трудятся?» — восклицал Базиль иной раз со злостью. Еще немного, и он возроптал бы. Но тут подоспел переезд в столицу.

Желанный Петербург подогрел Базиля. Правда, Париж был еще желаннее, но Париж подождет… Петербург скоро увидит такое, чего никогда не увидит Париж: на март 1828 года назначен подъем и установление первой колонны северного портика Исаакиевского собора; в продолжение весны и лета последует установление остальных колонн.

Это будет тем более редкое предприятие, что оно совершится вне соблюдения принятых в архитектуре правил: все сорок восемь колонн четырех портиков будут установлены раньше возведения храмовых стен и тяжких пилонов для поддержания купола. Так будет по приказу самого государя.

До января, пока подготовка к подъему колонн выражалась лишь в обычных строительных работах по устройству фундамента, цоколя и площадок, портиков, Базиль усердно следил за вверенной ему шлифовкой колонн. Эта работа была спокойная, отнюдь уже не походила на борьбу с силами природы, какая велась в каменоломне. Пожалуй, Базиль был непрочь отдохнуть от страданий, с какими побеждали природу на острове. Сам-то он не страдал физически, но на чужие мучения насмотрелся достаточно и, хотя привык к ним, рассматривал их как должное, но в Петербурге все же вздохнул с облегчением, когда увидел, что шлифовальная работа полегче. Здесь люди лишь слепли от каменной пыли, а там сразу давило их насмерть. Базилю даже стало обидно за островных каменотесов. Ему пришла мысль, что разница эта — несправедливая разница.

«В самом деле, — думал Базиль, — нельзя ли тут что-нибудь сделать? Моя совесть не хочет мириться с таким положением дел…»

Скоро совесть ему подсказала практическое решение. Привыкнув делиться мыслями с Шихиным, он завел разговор на интересующую его тему.

— Архип Евсеич, как по-вашему, в каменоломне работа тяжелая?

— Куда тяжелее, — ответил Шихин. — Сам знаешь, чего спрашиваешь?

— Значит, в каменоломне рабочим живется худо. Верно?

— Ну?

— А вот шлифовальщикам в Питере живется получше, работа у них значительно легче.

— Ну?

— Это же несправедливо.

Шихин насторожился.

— Да ты к чему гнешь-то?

— А вот к чему. Нужно добиться справедливости.

Шихин нахмурился.

— Какой такой справедливости?

— Такой, чтобы никому не было обидно.

— А как это сделать? — спросил Шихин.

— Как?.. — Базиль беспомощно задумался. — Чтоб все поровну работали… Строже взыскивать с тех, кому легче работать, то есть со шлифовальщиков по крайней мере хоть строже взыскивать. И островным каменотесам не будет тогда обидно. Раз нельзя уравнять по лучшему положению, так пусть по худшему.

Шихин громко захохотал.

— Ай да Васек! Молодец, додумался. Ей-богу, молодчина!

Базиль смутился.

— А что? — робко попросил он. — Разве неправильно?

— Правильно, парень, правильно, — успокоил Шихин. — Я от радости смеюсь, что ты у меня стал такой молодчина. Только я тебе вот что скажу: раз уж додумался, так и делай. Мысль в голове не держи без пользы. Возьми за правило — хорошую мысль не томить, сразу в дело пускай. Так и тут. Раз совесть тебе подсказала, что со здешних рабочих нужно построже взыскивать, чтобы тамошним не обидно было, так ты совести слушайся.

— Ладно, — пообещал Базиль.

В январе началась непосредственная подготовка к подъему колонн. Были заказаны на заводе Берда мощные кабестаны, числом двадцать. В феврале кабестаны были доставлены на постройку. Это совсем не касалось Базиля, занятого по шлифовке, но из любознательности он посетил склад кабестанов. Ему было интересно представить себе, как поднимут они монолиты и поставят торчком. Он так привык видеть свои монолиты лежащими на земле! И самые кабестаны были ему интересны. Он еще раньше припоминал из истории архитектуры, что обелиск в Ватикане тяжестью более двадцати одной тысячи пудов был поднят посредством сорока воротов самого простого устройства. Исаакиевские же кабестаны были совершеннее и могли поднимать по тысяче пудов каждый. Особое устройство их заключалось в том, что канат навертывался не на один вал, а на два, — это устраняло обычное неудобство простого ворота, который при тяге нужно было часто останавливать, чтобы отпустить канат с вала. Новый ворот придумал когда-то генерал Бетанкур, благодетель самого Монферана. Бетанкур умер в 1824 году, а его изобретение будет теперь использовано для важнейших работ по сооружению храма. Бетанкур мог быть доволен. Впрочем, господин Монферан собирался выдать изобретение Бетанкура за свое собственное… Так сказал Шихин.

День подъема все приближался.

Площадка северного портика была окружена широчайшими деревянными помостами. Длинный наклонный настил тянулся к площадке: по нему вкатят колонну. На площадке установили огромный деревянный стан для подъема колонны; множество блоков виднелось на нем. Он был выше колонны почти в полтора раза. Были привезены канаты особенной длины и прочности, наняты отставные матросы для снаряжения канатов в дело.

В комиссии шли споры о том, как снаряжать самые колонны. На монолитах, заготовленных еще до Базиля, были оставлены при обтеске шипы, специально для удобства поднятия, чтобы не скользили канаты, чтобы было за что зацепить их. Но оставлять шипы при обтеске оказалось весьма затруднительно. Шихин спрашивал за такие колонны дороже, да еще после пришлось бы шипы стесывать на поставленных уже колоннах. Тогда порешили обойтись без шипов, придумали поднимать колонны с бревенчатой обшивкой. Для колонн с шинами было бы достаточно обвертки войлоком или циновками, бревенчатая же обшивка сильно утяжеляла колонны. В комиссии стали спорить, как обойтись без нее. Спор оказался бесплодным, и для первого раза подымут колонну с шипами. А нужно бы просто посоветоваться с бывалыми мастеровыми…

Базиль узнал об этом от Шихина и принял так близко к сердцу, что Шихин был уже не рад, что сказал. Базиль стал рассеянно относиться к своим обязанностям, все время думал над усовершенствованием обшивки. Да и вообще с приближением дня подъема Базилю не сиделось в его сарае, он то и дело бегал смотреть на приготовления. Когда Шихин делал ему замечание, он горячо отвечал: