Геннадий Гор - Факультет чудаков

Заводчик Чарльз Берд в конце лета явился в исаакиевскую комиссию и попросил разрешения видеть председателя.

— Для конфиденциального сообщения, — сказал он чиновнику.

Чиновник доложил председателю, и заводчик был препровожден в кабинет.

— Ваше сиятельство, сказал мистер Берд, — мне очень жаль, но я должен отказаться от вашего почтеннейшего заказа.

Граф сидел молча, с поднятой бровью.

— Ваше сиятельство, — сказал мистер Берд, — поверьте мне очень жаль, но в силу одного чисто технического обстоятельства я буду вынужден отказаться от золочения листов меди для купола Исаакиевского собора.

Мистер Берд был умен и довольно образован. Неизвестно, был ли умен граф Ланской, но совершенно очевидно, что граф Ланской ничего не смыслит в металлургии. Мистер Берд решился восполнить такой недостаток в образовании графа, чувствуя, что без этого не удастся его убедить. Кратко, но достаточно ясно он изложил основы золочения меди путем амальгамирования. Ланской не перебивал его, и мистер Берд в конце счел нужным добавить, вызывая на разговор:

— Как видите, ваше сиятельство, способ золочения через огонь путем амальгамирования не слишком сложен.

Произнося это, мистер Берд внимательно присмотрелся к графу, и в сумраке кабинета ему показалось, что тот задремал: брови не были удивленно приподняты, как в начале беседы, напротив — опустились вовсе и будто надавили на веки, так что те в свою очередь опустились, прикрыв глаза. Сделав такое наблюдение, мистер Берд решился сказать как бы про себя:

— Да, этот способ достаточно прост, им может воспользоваться кто пожелает себе наиболее мучительной жизни и не менее болезненной смерти.

— Что это значит?

Несмотря на свою английскую выдержку, мистер Берд ужасно перепугался. Или граф проснулся под действием необычайного склада последних слов Берда, или не спал вовсе.

Фраза мистера Берда была неприлична и походила на какое-то нравоучение не по адресу. Перебивший ее строгий вопрос графа самой своей интонацией приказывал не забываться.

Разговор состоял дальше в следующем.

Мистер Берд пояснил, но уже не слишком научным тоном, а скорее сбивчиво и неубедительно, что операция выпаривания ртути, помимо своей трудности, помимо того, что требует большого навыка, принадлежит еще к числу наиболее вредных производств, потому что при ней рабочие подвергаются пагубному влиянию паров ртути.

Тут граф опять спросил, но уж менее строго:

— Что это значит?

Было совершенно очевидно, что он не знает и никогда не слышал о каком-либо пагубном действии ртути на человеческий организм, а может быть, даже граф Ланской вспомнил в эту минуту о том случае в своей собственной жизни, когда ненароком схваченная им неаполитанская болезнь была успешно вылечена при помощи ртути, именно ртути, — «лежу с Меркурием в крови», — и слова мистера Берда показались ему противоречащими благодарному воспоминанию юности. Во всяком случае граф отнесся недоверчиво к заявлению Берда, и это смутило заводчика окончательно. Мистер Берд попытался еще раз перейти к дидактическому тону.

— Сделавшись жертвой страшной болезненности, — с чувством сказал мистер Берд, — они должны будут влачить жалкое существование, ибо в большей части случаев горестные признаки отравления ртутью проявляются только некоторое время спустя.

— Почему вы так думаете? — спросил граф.

— Я это знаю наверное, ваше сиятельство, — в меру обидчиво возразил мистер Берд. — Мне приходилось наблюдать ранее отравленных ртутью рабочих.

Граф был не в духе.

— Вы знали это ранее, милостивый государь, вы думали обо всем этом ранее, почему же вы согласились принять заказ?

— Я надеялся предотвратить сильные отравления, ваше сиятельство. Я предполагал рассеять пары ртути тем мероприятием, что и наиболее вредные операции будут производиться под открытым небом. Но… — мистер Берд показал на окно рукою.

Граф поглядел туда.

— Что такое?

— Дождь, ваше сиятельство.

— Ну?

— Нам помешала ранняя осень, ваше сиятельство. Стало невозможным производить работы под открытым небом. Между тем грандиозность и срочность заказа не позволяют нам пережидать неблагоприятные месяцы, время дорого, ваше сиятельство. Мы попробовали построить сарай с вытяжными трубами…

Граф отмахнулся.

— Какое мне дело до ваших вытяжных труб, говорите об этих вещах с архитектором.

— Но, ваше сиятельство, — поторопился закончить свое сообщение мистер Берд, — трубы отказались действовать, почти нет тяги. Осень, ваше сиятельство.

Мистер Берд опять показал рукой на окно, выходившее на Фонтанку, серую и рябую под моросившим дождем.

Граф снова непроизвольно взглянул туда и, раздосадованный настойчивостью чужого жеста, вторично заставившего его глядеть на общеизвестную петербургскую осень, ворчливо сказал:

— Милостивый государь, что вам угодно от меня? Вы хотите, чтобы я своим собственным ртом дул в ваши дурацкие вытяжные трубы?

— Простите, ваше сиятельство, — тихо сказал Берд, — но я не имею права рисковать чужой жизнью или по крайней мер здоровьем и способностью к труду моих рабочих людей.

Граф быстро взглянул на заводчика.

— Они — ваши люди? — он подчеркнул слово «ваши».

— Да, ваше сиятельство, часть из них — мои крепостные люди, а часть — наемные.

Ланской оказался умнее, чем ожидал мистер Берд. Он усмехнулся и произнес:

— Одним словом, вы не хотите, чтобы ваши, — граф опять подчеркнул «ваши», — рабочие люди теряли способность к труду?

Мистер Берд немного замялся.

— Да, откровенно говоря, да, ваше сиятельство. Заказ такой крупный, мы будем заняты им в продолжение целого года, а то и больше. Непрерывная работа над золочением окончательно подорвет здоровье моих рабочих…

— Другими словами, вы хотите, чтобы правительство заплатило вам за утраченную способность к труду ваших людей (о наемных нет речи). Еще проще говоря, вы хотите, чтобы правительство выкупило их после, уже явно негодных, по сходной для вас цене?

Смущенный определенностью высказываний председателя правительственной комиссии и неожиданно проявившейся его проницательностью, мистер Берд вынужден был еще раз пробормотать:

— Да, откровенно говоря, да, ваше сиятельство.

В тот же день в контракт было внесено соответствующее дополнение. Граф Ланской оказался не только более проницательным, чем то предполагал мистер Берд, но и несравненно более уступчивым, нежели можно было заключить по тону, каким вел он беседу с заводчиком.

Но для уступчивости были свои причины. Только недавно на собственную его, председателя, очередную записку о ходе работ по сооружению храма, поданную на высочайшее имя, последовало высочайшее замечание: