Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

— Он украл, — сказал я. — Мы поставили ее на место. Отобрали и поставили.

— Не трещи, — вставил милиционер.

— Фамилия? — спросил лейтенант.

Один раз меня хотели оштрафовать за то, что я прыгнул с подножки трамвая. Тогда я сказал не свою фамилию. А теперь я вовсе не считал, что виноват.

— Кочин, Александр Николаевич.

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот сороковой.

— Где родился?

— В Сестрорецке.

— Садись.

Потом спрашивали Лешку. Лешка тоже сказал правду.

— Макаров, Алексей Петрович. Тысяча девятьсот тридцать девятый. В Великих Луках.

Лейтенант составил протокол. Выходило, что мы хулиганы. Набросились на честных людей. Написали, что у «Носа» разбит нос. А «Галстуку» нанесены легкие телесные повреждения. «Галстук» сказал, чтобы в протокол записали, что мы хотели его оклеветать. Этого лейтенант не написал.

Лешка сказал, что протокола мы подписывать не будем.

— Будет хуже, — сказал лейтенант.

Я сказал:

— Ну и пусть.

«Носа» и «Галстука» отпустили. Нас с Лешкой посадили в камеру. Лейтенант сказал:

— Пятнадцать суток обеспечено.

В камере был помост, точно сцена, и на нем спал кто-то. Окошко было высоко, и на окошке решетка. Лампочку повесили экономную. Камеру заперли. Мужчина поднялся.

— За что, малолетки?

— Грабеж, — ответил Лешка. — Комиссионный колупнули.

— Десять лет, — объявил тот и подвинулся к стенке.

Я сидел и думал, что сделать с «Галстуком», а потом думал об Ире. Представил, как кончился вечер, как она ушла и как кто-то пошел ее провожать. У нее были очень хорошие глаза. Я таких еще не видел. И вообще такая девушка мне еще не встречалась. Я решил, что убью «Галстука».

Шишка на голове была здоровая.

Утром нас повели на второй этаж. Милиционер сказал:

— К начальнику.

Начальником был капитан. У него сидели Васька Блохин и Алексей Иванович.

Алексей Иванович сказал:

— Эти ребята не соврут. Я могу ручаться.

Васька Блохин поддержал:

— Нам обидно. Они ведь работают хорошо. Никогда замечаний не было. На доску Почета хотели представить.

Про доску Почета я раньше не слыхал. А насчет замечаний Васька врал. У меня был выговор за стенгазету.

Нас отпустили.

В общежитии Алексей Иванович сказал, что этого от нас он не ожидал.

В среду было комсомольское собрание. Васька Блохин был, как всегда, слишком умный. Я Ваську не любил. Он ездил по туристской путевке за границу и привез оттуда какую-то глупую до ушей улыбку. Раньше у него такой улыбки не было. И теперь он улыбался целыми днями. И на комсомольском собрании он тоже улыбался.

Сперва выступил я и все честно рассказал. Потом пригласили Лешку. Но Лешка и так все слышал. Он сидел возле своего станка, а собрание было возле окна.

Лешка все взял на себя. Он сказал, что бил он, а я его останавливал, и еще сказал, что жалеет, что мало дал. После этого Лешку с комсомольского собрания удалили. Он опять сел у станка. Васька сказал:

— Макаров не член комсомола, и поэтому в его выступлении нет ничего удивительного. С ним еще надо работать. А вот что касается Кочина, то тут дело сложнее...

Он сразу вспомнил про стенгазету и начал сгущать краски. Потом спросил:

— Неужели тебе не понятно, что бить человека нельзя?

Я ответил:

— Ты, Васька, не умничай.

Начались прения.

Женька Семенов поднял руку и сказал, что обеденный перерыв — для обеда и что надо обсуждать не меня, потому что я и так просидел ночь зазря, а надо обсуждать Ваську Блохина.

Юрка Кондратьев тоже выступил:

— Конечно, мы должны показывать пример, на то мы и комсомольцы. А теперь ребята из нашего цеха узнают, что Кочин бьет людей. И если вдуматься во все по-деловому, то надо объявить ему выговор.

Нюра возмутилась:

— Какая несправедливость!..

Валерий Осипов начал так же, как Юрка Кондратьев. Он сказал:

— Конечно, мы должны показывать пример. На то мы и комсомольцы. А теперь посмотрим на Кочина. В прошлом месяце у него выработка сто двадцать процентов. Другие берут с него пример. Пришел в клуб жулик и украл вещь, которая принадлежит заводу, государству, коллективу наших ребят. Кочин не дал украсть вещь. Об этом надо написать в газету. Пусть другие берут с него пример. Я предлагаю объявить ему благодарность.

Валерий был хороший парень.

Васька улыбался.

Встала Нюра. Все затихли. Нюра волновалась. Лицо у нее было красное, возмущенное.

- Я не буду говорить про Кочина. Человека обвинить можно. А как бы поступили вы? Пусть бы он украл, да? Обвинить легче всего Обвинители находятся. Нет, это неправильно! — Она смотрела на Ваську.

Васька спросил ее:

- А как бы поступила ты?

- Так же точно, если хочешь знать.

- И ты бы била?

Нюра смутилась.

- Нет, ну бить бы я не била...

Васька заулыбался. Я понял, что дело оборачивается плохо. Мне объявили выговор, но не в личное дело, а в протокол. Кроме этого меня обязали регулярно посещать политинформации и наладить выпуск комсомольской цеховой газеты «Пламя».

Дома Алексей Иванович сказал, что выговора в протокол мало.

- Всыпать бы вам по первое число, вот тогда было бы понятно.

Я сказал, что и так понятно, но, в общем-то, я неудачник.

Алексеи Иванович засмеялся и сказал, что в кино идет новая картина.

Вечером я пошел с Нюрой в кино. Она обрадовалась, когда я пришел к ним в комнату. Мы шли по коридору, и она сказала, что Васька - карьерист. Я согласился и понял, что Нюра - человек хороший и понимающий. С таким человеком чувствуешь себя надежно.

После кино мы гуляли по парку. Было холодно, с земли поднимался снег и порошил в лицо. Но мы все же гуляли. Нюра спросила:

- Саша, это что за девушка была с тобой?

Я притворился, что не понимаю. Мне интересно было поговорить на эту тему,

- Где?

- На вечере.

- Какая девушка?

- Ну ладно тебе! В черном.

- Симпатичная?

Я знал, что Нюра меня любит. Мне это было приятно. И потому мне хотелось задавать такие вопросы, чтобы она выдавала себя.

- На вкус, на цвет товарища нет, — отрезала Нюра. — А ты на вечере познакомился?

- Нет, я раньше ее знал. В вечерней школе учились вместе.

- И теперь встречаешься?

- Редко.

- Ну и встречайся!

Нюра повернулась и пошла в другую сторону. Я подождал немного и побежал за ней. Снег под ногами скрипел. Я догнал ее. Взял под руку. Она вырвалась. Я засмеялся.

- Да брось ты, Нюра, это я так просто. А ты поверила?

- Скажи: честное слово.

Я решил, что надо поцеловать Нюру, потому что она расстроилась. А расстраивать было непорядочно. Но мы стояли возле фонаря. На нас падал снег. И еще редкие снежинки с дерева. Я заметил, что они падают очень медленно. Появляются вдруг из темноты и опускаются. Это было красиво.

Мы снова подошли к дому. Вошли в тень, и я остановил Нюру возле дерева. Положил ей руки на плечи. Она не сказала ни слова.