Вишну Кхандекар - Король Яяти

Кача осмотрелся по сторонам и задержался взглядом на золотой цветочной вазе.

— Так ты не забыла, какие я люблю цветы! Приятно, что ты — королева, занятая множеством дел, нашла время подумать и о таких мелочах…

— Я все время думаю о тебе, Кача. Поэтому я послала тебе приглашение.

— Я проклял тебя, Деваяни, покидая обитель твоего отца. Ты же, не помня зла, пригласила меня в Хастинапуру. Ты как сестра мне, Деваяни, и так щедро твое сердце! Мне стыдно тех жестоких слов. Я тебя не стою, Деваяни.

Кача сложил передо мной ладони.

— Ты простила меня, Деваяни?

Я опустила голову. Простила? Уж не лицедействует ли Кача? Если Деваяни так дорога ему, если ее прощение так важно, то почему он раньше не пришел?

Я подняла глаза:

— Ты уже много дней в Хастинапуре, но только сегодня посетил меня. Я было подумала, что брат забыл свою сестру.

— Богатый брат может не помнить о бедной сестре, но чтобы бедный брат забыл богатую? Так не бывает!

— Вот как? Но ты забыл путь во дворец.

— Не этот путь мне нужен был.

— Какой же?

— Я искал путь к сердцу королевы, — сказал он.

Я не поняла, что Кача имеет в виду, но мое сердце затрепетало.

— Я хочу просить ее о милости.

— О какой милости? — пролепетала я.

— Освободи Шармишту!

— Шармишту? Освободить ее? А еще что? — вскричала я, не помня себя от негодования. — Может быть, уступить ей мое место?

— Я могу понять, — продолжал Кача, точно не замечая, как разъярил меня, — ты была разгневана, когда потребовала, чтобы она стала твоей служанкой. Но величие человека в том, чтобы научиться разумом усмирять необузданность страстей.

Я промолчала.

— Деваяни, — тихо проговорил Кача, — вообрази на минуту себя на ее месте. Если б тебе пришлось прожить жизнь в служанках…

— Мне? В служанках? — не выдержала я. — Уж не у Шармишты ли?

— Судьба слепа и непостоянна, Деваяни. Она и побирушку может возвести на трон, и королеву заставить просить подаяние…

— Сто раз я все это слышала! Я не маленькая, Кача!

— Прости, я знаю. Я не хотел обидеть тебя. Но есть один только способ понять страдание другого — поставить себя на его место. Кача никогда не обращался с просьбами к Деваяни. Сейчас я прошу тебя, сестра моя, не откажи в милостыне своему брату!

С ним бесполезно спорить, вдруг поняла я. Во взгляде Качи не было ни осуждения, ни мольбы — отрешенный взгляд святого, которому доступно высшее понимание людей и их деяний. Мне был знаком этот взгляд — я не забыла его.

Не забыла, а потому должна была ему противостоять. Я сделалась слепа, глуха, нема.

Кача. Приведя безумного Яти во дворец, он свел на нет плоды жертвоприношения, которое должно было помочь отцу. Отец был наставником Качи. Трижды возвращал отец Качу к жизни, но Кача не выказал ему ни признательности, ни преданности. Он и меня не поблагодарил за приглашение в Хастинапуру. Напротив, заставил ждать себя, а когда пожаловал, то у него достало наглости лицемерить, просить, чтоб я освободила Шармишту от заслуженной кары! Кача сострадает Шармиште, а мне без колебания нанес рану в самое сердце!

Он не получит милостыни!

Я встала, не глядя в его сторону. Кача тоже поднялся с пола.

— Ваше величество, — спокойно сказал он. — Я завтра отправляюсь в паломничество к горе Бхригу. Там я проведу некоторое время в молитве, сосредоточении и тишине…

Я склонилась перед ним в поклоне, даже не дожидаясь, пока он кончит говорить.

Кача простер надо мной благословляющую руку.

— Богу ведомо, где и когда мы снова встретимся. Я буду молить всевышнего, чтоб он наставил королеву. А Деваяни, пусть Деваяни будет всегда счастливой!

Наутро королева-мать прислала сообщить, что желает сопровождать Качу в паломничестве.

Король расстроился. Видно, опять почувствовал себя беспомощным ребенком без матери, которая решила уйти от дел в святую жизнь. Я тоже уговаривала королеву-мать остаться — зачем мне нужно, чтобы люди говорили, будто она из-за меня покинула Хастинапуру!

Однако ничто не могло поколебать решимость королевы-матери, даже просьба отложить отъезд до рождения внука.

Королева-мать уезжала прямо из Ашокавана, не заглянув во дворец. В последний вечер она призвала меня к себе.

— Дитя мое, мне теперь ничего не нужно. Не знаю, в чем причина, но меня снедает тревога за Яяти. Яяти — большой ребенок. Прими совет женщины, которой пришлось немало пережить: недостаточно быть женой своему мужу. Научись быть ему и другом, и сестрой, и дочерью, а иногда даже матерью.

Много ты сама из этого умеешь, подумала я, вспомнив, что доносила моя доверенная служанка. Меня учить не надо!

Мне было известно от служанки, что, взяв с короля слово беречь себя, старая королева попросила:

— Извести меня, когда родится ребенок. Если будет мальчик, мне было бы приятно, чтобы он носил имя твоего отца. И еще прошу тебя, выйди со мной в сад, Яяти. Я хочу показать тебе одно полезное растение.

— От чего оно лечит? — полюбопытствовал король.

— От болезни, не имеющей названия. Бывает, человек чувствует, что изнемог от жизни. От собственной жизни или оттого, что ему другие мешают жить. Надеюсь, сын, что тебе никогда не понадобится это растение. Хотя, скажу тебе на прощанье, что оставила бы тебя со спокойной душой, если б женой твоей была такая, как Шармишта.

Что Кача, что королева-мать. Ханжи, притворщики, предатели, лживые души!

Кача, отбывая из Хастинапуры, оставил королю письмо.

Я долго не решалась спросить, что в письме, но в конце концов осведомилась:

— О чем же написал тебе Кача?

— Можешь прочитать, — ответил король. — Ничего особенного. Правда, после этого письма я опять стал думать, что мне бы не королем родиться, а жить отшельником, наподобие Качи.

— Бог всеведущ, — возразила я, — и думает о Деваяни тоже. Был бы ты отшельником, что сталось бы со мной?

— Скажи мне правду, Деваяни, — с неожиданной серьезностью спросил король, — ты действительно счастлива оттого, что ты супруга короля?

— Да! — я отвечала не задумываясь.

— Ты не обманываешь меня?

— Нет!

Король просто просиял. Насколько же права королева-мать, подумала я. Большой ребенок.

Кача писал:

«Мы встретились после долгих лет, проведенных вдали друг от друга. Беседуя с королем Хастинапуры, я и узнавал и не узнавал юного принца, с которым познакомился в ашраме Ангираса. Наша встреча стала для меня тем редким мигом, когда плененная в теле душа воспаряет в радости освобождения. В радости, ради которой аскеты подвергают себя тяжким мукам. Когда я общался с другом, душа моя обретала свободу.

Молю тебя и твою августейшую супругу великодушно простить меня. Мне ничего не было известно о существовании Яти. В пути мне встретился умалишенный пустынник, которого из сострадания я взял с собой. Видя, насколько помутнен его несчастный разум, я не намеревался вводить его в дворцовый зал, но главный министр известил меня о воле королевы, и я не мог ослушаться. Я понадеялся на то, что несчастный присмиреет при виде королевского великолепия, при виде множества духовных лиц.