Вишну Кхандекар - Король Яяти

Портрет его величества — в образе короля Пуруравы — явно удался мне, и я решила его закончить. Несколько дней, проведенных за работой над портретом, были счастливыми. Завершив работу, я поместила портрет в угол и, посмотрев с расстояния, осталась им довольна. Я не могу считать себя художницей, но черты его величества я уловила и запечатлела.

Когда я была девочкой, мама очень гордилась моими волосами — черными, как смоль, густыми и блестящими. Она их каждый день сама расчесывала и заплетала в косы.

— Ты у нас счастливая, Шама, — говорила мать, — не у всякой девушки косы до колен. Есть примета — у кого такие косы, та находит свое счастье, где не ждет.

Ах, мама!

Самой мне надоело ухаживать за волосами, и теперь я просто подбирала их на затылке.

Нет на свете девушки, которую не волнует ее внешность. Но девушки не для себя наряжаются и вертятся перед зеркалом…

Бессонными ночами, когда я себе внушала, будто мне просто жарко из-за длинных и густых волос, я вспоминала стихотворение, прочитанное лет в шестнадцать. Женщине не спится яркой лунной ночью, а ее возлюбленный уснул. Желая закрыть наготу любимого от завистливого ока луны, но, опасаясь потревожить его сон, женщина выдергивает шпильки из прически, которой он недавно восторгался, и распущенными волосами укрывает его от лунного света.

Юная Шармишта мечтала, испытывая странное волнение, о том, как это сделает и она — у нее же длинные волосы.

Теперь эти стихи вызывали одну тоску.

Возлюбленный? Супруг, с которым соединена жизнь? О чем я?

Целыми днями я перебирала в памяти слова Качи, каждое слово — опять и опять. Но по ночам…

Ночи я проводила в обществе портрета его величества. Садилась перед ним в позе лотоса и заводила нескончаемый разговор.

Однажды вечером я повесила на портрет гирлянду из свежих цветов и коснулась ее губами.

И устыдилась, так устыдилась… Что бы подумал Кача, если б узнал об этом поцелуе? Его сестра Шармишта, его любимая сестра! Не может совладать с собой… Трудно обуздывать желания, но все-таки возможно, я знала, что возможно, и старалась изо всех сил… Соблазн похож на лунный свет — он пробивается в любую щелочку. И потому я прикоснулась губами к цветам, которыми украсила портрет.

Только теперь я стала понимать, какой неимоверно тяжкий путь избрал для себя Кача. Но Кача же мужчина.

А Шармишта женщина. Мужская телесная оболочка и женская. Разум мужчины и разум женщины. Женская доля и мужская. Как разнятся они! Естество мужчины тянет его к тому, что выше повседневных забот, — к славе ли, к познанию души и бога, к ратным подвигам. Женская душа погружена в земное, простое, повседневное: семья, муж, дети, дом, служение другим. Женщина умеет жертвовать собой, безропотно смиряться с тяготами жизни — во имя обыкновенных, зримых дел. В отличие от мужчины возвышенные понятия для нее должны облекаться в земное, ощутимое, живое. Ей необходимо знать и видеть то, ради чего она безраздельно жертвует собой, чему отдает и счастье свое, и слезы. Мужчину влечет к себе возвышенное, женщина возвышает собой земное.

Моя жизнь была пуста. Сколько я сумею продержаться в этой пустоте? Чем это кончится? Тем, что, не в силах справиться с отчаянием, сама уйду из жизни? Я устрашилась этой мысли, но не смогла прогнать ее совсем.

Однажды лунной ночью я снова погрузилась в путающие меня думы. Мне показалось, что я слышу скрип колес. Колесница? Какие глупости — уже не за мной ли, прислужницей, шлют колесницы? Должно быть, в Ашокаван пожаловал гость. Ну что же, слуги проводят гостя в его покои…

Но постучали в мою дверь. Вошел слуга и объявил, что меня желает видеть святой паломник. Уж не Кача ли? Нет, не он!

Как же так? Зачем слуга приводит ко мне ночью незнакомца?

— Что делать у меня святому человеку? — спросила я. — Ты должен проводить его с почтением в гостиные покои.

— Ее величество сама привезла святого паломника в Ашокаван и велела отвести его сюда. Ее величество вернется за ним…

Святой молча стоял, сложив ладони в приветствии. Он выглядел величественно и осанкой скорее походил на короля, хотя его манера держаться говорила о застенчивости и робости. Коралловые четки, висевшие на его шее, блестели, точно ожерелье. Мне показалось смутно знакомым его лицо, но я не смела всматриваться, ибо обычай требовал склониться к его ногам.

Я предложила святому человеку сесть на подушки посредине комнаты, но он сказал хриплым голосом:

— Мягкие подушки не для живущих в пещерах. Я сяду здесь в углу.

Я бросилась усаживать его в тот угол, который он себе облюбовал, — и помертвела. Он сядет прямо перед портретом его величества, который я теперь каждый вечер убирала свежими цветами. Он увидит, он может рассказать об этом Деваяни, а если она неправильно истолкует мои чувства…

Подняв глаза, я обомлела — отшельник внимательно разглядывал рисунок. Но ничего не говорил.

Он посидел в сосредоточенном безмолвии, потом спросил — все тем же странным, хриплым голосом, который, однако, звучал ласково:

— Чего желаешь ты, девушка?

— Ничего, гуру.

— Ты сказала неправду.

Я молча опустила глаза Неужели он видит скрытое в моей душе, этот святой?

— В сердце твоем любовь. Предмет твоей любви совсем рядом, но кажется тебе недосягаемо далеким.

Я будто онемела.

— Готова ты пойти на жертву во имя любви?

— О да! — сказала я, не успев подумать. — На любую жертву!

Я прикусила язык, но было поздно — тетива спустила стрелу.

Святой неподвижно сидел, закрыв глаза. После долгого молчания он промолвил:

— Ты мне не веришь. Запри дверь и ты увидишь, какую силу имеют мои заклинания.

Я не могла шевельнуться. Он встал на ноги и, возложив руку на мою голову, повторил:

— Запри дверь. Настал заветный час твоей жизни.

В его прикосновении была магическая сила: вдруг успокоившись, я шагнула к двери и заперла ее.

Указывая на рисунок, он спросил:

— Ты любишь Яяти?

Я не смела поднять глаза.

— Все еще не веришь? Не хочешь поверить, что моему внутреннему глазу открыто все? Хорошо. Я могу убедить тебя. Есть ли здесь дверь, ведущая в подземный ход?

— Нет.

— Есть.

Он дотронулся до еле видного выступа в стене, и стена бесшумно ушла вбок, открывая ступени, уходящие в темноту.

Не только я — наверняка никто в Ашокаване не подозревал о существовании подземного хода. Откуда мог знать о нем этот пришелец из ночи?

С улыбкой наблюдая за моей растерянностью, он второй раз нажал на выступ — стена закрылась.

— Ты любишь Яяти, а мы, отшельники, считаем благословенной истинную любовь. Силой моих заклинаний я сделаю так, что Яяти к тебе придет. Он придет подземным ходом и окликнет так, как звали тебя дома.