Отто Вальтер - Немой. Фотограф Турель

— Я узнал тебя по твоему мизерскому, — сказал Альберт. Он улыбнулся, покачал головой. — Турель, — сказал он, — откуда ты здесь взялся?

Его голова исчезла. Сквозь матовое стекло я увидел, что он идет сюда.

— Говоря откровенно, — сказал он, усевшись напротив меня, — я ждал тебя.

Я ничего не понимал.

— На твоем месте, — продолжал он, — я бы тоже пробирался сюда.

Он коротко рассмеялся своим беззвучным смехом. Я все еще сохранял спокойствие.

Вполне возможно, конечно, что я, увидев дорожный указатель с названием Трамлан, на секунду вспомнил об Альберте, ведь, кажется, он был отсюда родом. Вполне возможно, что в Лисе он к слову упомянул, что собирается в Трамлан, к своей сестре, хозяйке харчевни «Фонтан пива», доставшейся ей от родителей. Но неужели я потащился бы сюда только ради него?

— Что значит «на твоем месте»? — спросил я.

Почти не поворачивая головы, он на секунду задержал взгляд на моих соседях по столику, наклонился ко мне и сказал:

— У тебя не такое уж большое преимущество во времени.

— Говори же наконец по-человечески! — сказал я, теряя терпение. Я говорил громко, но мой голос, как видно, перекрывался воем пластинок, гомоном посетителей, шипением кофеварок. Альберт смотрел на меня не отрываясь.

— Я был сегодня в Невшателе, — сказал он. И, помолчав, добавил: — Зачем тебе это понадобилось?

При всем желании я не мог понять, о чем идет речь. И тут наконец он открыл мне глаза. Мне еще и сегодня кровь бросается в голову, когда я об этом вспоминаю. Приблизив ко мне лицо, он быстро заговорил:

— Конечно, ты тут ни при чем, ведь я тебя знаю, но пока что дела обстоят так: владелец магазина подробно описал внешность грабителя, вот что я слышал. Тебе ясно?

Больше он ничего не хотел объяснять, он говорил, что сейчас не до этого.

— Лучше будет, если ты сейчас же двинешься в путь. У тебя не такое уж большое преимущество во времени. Что даст тебе твоя невиновность, я в ней не сомневаюсь, но что она даст, если тебе придется сидеть полтора месяца в предварительном заключении и доказывать ее? Ты же знаешь, что это за люди, — предостерег он меня, — с ними не оберешься неприятностей. У меня шурин в Мутье, его фамилия Флюри. Если ты сразу двинешься в путь, через час ты будешь там.

Он был прав. Через десять минут я уже сидел на его веломотоцикле. В одиннадцать я был в Мутье. Позднее я написал Альберту открытку из Нуглара. «Дорогой Альберт, — писал я, — могу тебе сказать одно: на этот раз ты ошибся. Остаюсь любящий тебя и благодарный тебе Каспар».

Я обнаружил нечто ужасное. Но лучше я расскажу все по порядку. Вчера во второй половине дня жара в сарае стала настолько нестерпимой, что я решил совершить прогулку вдоль берега и подняться к старому карьеру. Я вернулся около пяти. И первое, что я увидел, была открытая боковая дверь лодочного сарая. В волнении, которое нетрудно себе представить, я вошел в сарай. Постель из камыша, кожаный портфель — все было вроде бы в целости и сохранности. Ну что ж, я прикрыл дверь. Лег. Через несколько минут я услышал с моста крики детей. Я не стал обращать на них внимания, лишь немного приоткрыл глаза и стал благодушно смотреть в проем, как течет Ааре, и вот я увидел — какая приятная картина! — бумажные кораблики, которые весело скользили мимо небольшими стайками, скрываясь в длинной тени лодочного сарая, бодро кружась и вновь выскальзывая на солнце; очаровательное зрелище, право же, и только когда один из них, делая круг, подплыл близко к проему, я сел и, наклонясь вперед, увидел на кораблике какие-то буквы. Бумага были исписана шариковой ручкой; я смотрел, как кораблик проплывет мимо, и еще не успел он исчезнуть из поля зрения, а я ухватиться за край проема, как я уже знал, что это мои заметки, мои сугубо личные бумаги; а все дети, для них, конечно, это просто развлечение, бумага для корабликов, — и вот она проплывает мимо. Сначала я словно оцепенел. Потом во мне закипел гнев. И наконец поздно вечером я понял, что надо смириться перед неизбежным. Что тут можно поделать? И правда: что поделаешь? У меня сохранились страницы, предназначенные для Альберта. Слабое утешение, но что поделаешь?

По крайней мере, буду продолжать говорить, чтобы отпугивать куниц. Итак, вернемся в Мутье. Я не мог долго там оставаться. Альберт позвонил мне на следующий день после моего приезда. Я только что познакомился с местечком, прикидывал, нельзя ли здесь начать новую жизнь, обнаружил несколько небезынтересных объектов, и когда я подходил к дому Альбертова шурина, господин Флюри высунул голову в окно первого этажа. «Скорее!» — крикнул он мне, а когда я вошел, он жестом пригласил меня в комнату и втиснул мне в руку телефонную трубку. Это Альберт, настоящий друг, проявил обо мне трогательную заботу, сочтя нужным вновь меня предупредить. Оказывается, полицейские прочесывают Трамлан, а из Невшателя приехали какие-то двое, один из них, судя по всему, — Морон. Сейчас они сидят у них в пивном зале.

Что мне оставалось делать? Вряд ли стоит ехать в Прунтрут, если уж я решил следовать совету Альберта и избегать всяких столкновений с полицией. Ехать во Францию через Дельсберг? Но чего я не видел во Франции? В стране, состоящей из воров, потаскух и политиканов, да еще из милитаристов, коварно напавших на нашу родину в 1798 году? Короче говоря, в тот же вечер я отправился дальше на север. На попутной телеге я добрался до Шуанде. Здесь я снова пересек языковую границу. Примерно месяц я провел в Дорнахе и Гемпене. Об этом периоде я расскажу после; прибыв в Нуглар, я снова решил отправиться в Прунтрут. Но машина, которую я остановил на южной окраине Нуглара, свернула к каменоломням — обстоятельство, на которое я, к сожалению, не обратил внимания. Просто я очень устал, по дороге я несколько раз засыпал, и неудивительно, что я не заметил, как быстро мой приветливый шофер доставил меня к той цели, к которой я меньше всего стремился. Так мой злой рок, или просто судьба, или случай привели меня снова сюда, в город моего раннего детства. Смехотворно утверждение, что я был пьян, и я пользуюсь случаем заявить, что я никогда не был в Прунтруте, и никогда не сидел в тюрьме, ни в Прунтруте, ни еще где-нибудь, если не считать этого несчастного инцидента в Лисе. Я знаю, что об этом ходят разные слухи, видимо, существуют круги, заинтересованные в дискредитации моего доброго имени; в свое время я направлю жалобу в соответствующее учреждение, а если уж дойдет до крайности, то выступлю перед общественностью и расскажу всю правду. Я не буду молчать, и если понадобится, я не отступлю перед тем, чтобы изложить все обстоятельства в письменной… То есть я имею в виду, что, может быть, я найду в себе силы описать все это еще раз, — ну, не знаю… — но так или иначе я пошлю эту кипу бумаги Альберту, пусть он сам судит о том, что здесь истинно, а что ложно. Я вовсе не претендую на правоту в каждом отдельном случае, но если меня не оставят в покое, то — я решил это сегодня ночью — я призову моих друзей и бывших соратников с цементного завода помочь мне отстоять мои права!