Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)

С моря повеял теплый ветер.

- Да, я твой друг. Чего ты хочешь от меня?

- Помнишь вечер нашего расставания, барон? Когда мы вместе отужинали в "Бристоле" и ты проводил меня на вокзал?

Лейзенбог снова ответил кивком.

- Ты даже не догадывался о том, что в одном поезде со мной из Вены выехала Клара Хелль.

Лейзенбог уронил голову на грудь...

- Я так же мало догадывался об этом, как и ты, - продолжал Зигурд. Увидел я ее только следующим утром - на станции, где пассажиры завтракали. Она сидела с Фанни Рингейзер в буфете и пила кофе. Вела она себя так, что я приписал эту встречу простой случайности. Это была не случайность.

- Дальше, - произнес барон и поглядел на зеленый плед, который слегка шевелился от ветра.

- Впоследствии она прямо призналась мне, что это была не случайность. С того утра мы были неразлучны - Клара, Фанни и я. Мы поселились на берегу одного из ваших восхитительных австрийских озер. У нас был очаровательный домик: впереди - вода, сзади - лес, и ни души поблизости. Мы были очень счастливы.

Зигурд говорил так медленно, растягивая слова, что Лейзенбог боялся сойти с ума.

"Зачем он призвал меня сюда? - подумал он. - Что ему надобно от меня?.. Она созналась во всем?.. Но что ему до этого?.. Почему он не сводит с меня глаз?.. Зачем я вообще сижу в Мольде на веранде с Пьеро?.. Не сон ли все это?.. Что, если я еще покоюсь в объятиях Клары?.. И это длится все та же ночь?.." - И, помимо своей воли, он широко раскрыл глаза.

- Ты отомстишь за меня? - вдруг воскликнул Зигурд. - Отомстить?.. Но я еще не знаю, что произошло, - говорил барон. Его собственные слова долетали до него как бы издалека.

- За то, что она погубила меня: я пропал

- Расскажи, наконец, в чем дело, - потребовал Лейзеибог сухим и твердым голосом.

- С нами была Фанни Рингейзер, - снова заговорил Зигурд, - славная девушка, не правда ли?

- Да, славная, - подтвердил барон, и его память тотчас нарисовала ему полутемную комнату с обитой голубым бархатом мебелью и репсовыми занавесками, где некогда он беседовал с матерью Фанни. Сколько столетий тому назад это было?

- Она не очень смышленая девушка, не правда ли?

- Верно, - согласился барон.

- Я это знаю, - сказал Зигурд. - Она даже не подозревала, как счастливы мы были. - Он замолк - и надолго.

- Дальше! Барон ждал.

- Однажды утром, когда Клара еще спала, - вернулся к своему рассказу Зигурд, - а она всегда вставала поздно, я отправился в лес на прогулку. Неожиданно ко мне подбежала Фанни. "Спасайтесь, господин Ользе, пока еще есть время; уезжайте: вы в большой опасности!" Как ни странно, сначала она не хотела мне ничего открыть. Но я не отпускал ее от себя, пока не выспросил, что за опасность, по ее мнению, угрожает мне. О, она думала, что меня еще можно спасти, а то она не раскрыла бы рта.

Зеленый плед на перилах вздулся, как парус; лампа на столе замигала.

- Что тебе рассказала Фанни? - сурово спросил Лейзенбог.

- Помнишь тот вечер, - сказал Зигурд, - когда мы все были в гостях у Клары? Утром того же дня Клара ездила с Фанни на кладбище, и на могиле князя она поверила своей подруге ужасную тайну.

- Ужасную тайну? Барон содрогнулся.

- Да. Ты знаешь, как умер князь. После своего падения с лошади он прожил еще несколько часов.

- Я знаю.

- Около него не было никого, кроме Клары.

- Знаю.

- Он никого не хотел видеть - только ее. И на смертном одре он изрек проклятье.

- Проклятье?

- Да, проклятье. "Клара, - сказал князь. - Не забудь меня. Не знать мне в могиле покоя, если ты меня забудешь". - "Я тебя никогда не забуду", ответила Клара. "Клянись мне, что ты меня никогда не забу- дешь!" "Клянусь!" - "Клара, я люблю тебя, но мой час пробил..."

- Кто это говорит? - вскричал барон.

- Я это говорю! - воскликнул Зигурд. - Но я передаю слова Фанни; Фанни передает слова Клары; Клара передает слова князя. Ты понимаешь меня?

Барон весь обратился в слух. Он словно слышал, как звенит в ночи голос мертвого князя, - голос, вырывавшийся из гроба, запертого на тройной замок.

- "Клара, я люблю тебя, но мой час пробил! Ты еще так молода, а я умираю... Мое место займет другой... Я знаю: так будет. Другой вкусит счастье в твоих объятьях... Он не должен, не смеет. Я проклинаю его! Слышишь, Клара, - проклинаю его!.. Да провалится в преисподнюю первый же, кто поцелует твои губы, обнимет твой стан! Клара, небо внемлет проклятию умирающего!.. Береги себя - береги его!.. В ад его!.. Да поразит его безумие, несчастье и смерть!.. Горе! Горе! Горе!.."

Зигурд - чьими устами, казалось, говорил мертвый князь - поднялся; высокий и тучный, он стоял в своем белом фланелевом костюме и смотрел в светлую северную ночь. Барона бил сильный озноб. У него словно заледенело все тело. Из его горла рвался крик, но он только беззвучно разевал рот... В этот миг он перенесся в маленькую залу в школе фрау Эйзенштейн, где он впервые увидел Клару. На сцене стоял Пьеро и декламировал:

- С этим проклятием на устах князь Беденбрук умер, и... знай!.. несчастный, в чьих объятиях она лежала, обреченный, на чью голову должно пасть проклятье, это я!.. я!.. я!..

Сцена рухнула с громким грохотом и на глазах у Лейзенбога погрузилась в море. Барон, как деревянная кукла, опрокинулся вместе с креслом назад.

Зигурд вскочил и позвал на помощь. Подоспели два лакея; они подняли бесчувственное тело и положили его на кресло, сбоку от стола; один побежал за врачом, другой принес воду и уксус. Зигурд растер барону лоб и виски, но тот не шелохнулся. Пришел врач и приступил к осмотру. Осмотр занял совсем немного времени.

- Этот господин мертв, - произнес врач.

Зигурд Ользе был крайне взволнован; он попросил врача выполнить все необходимые формальности и ушел с террасы. Певец пересек гостиную, поднялся на верхний этаж, вошел в спальню, зажег лампу и наспех набросал следующие слова: "Клара! Твоя телеграмма застала меня в Мольде, куда я приехал, нигде не задерживаясь. Сознаюсь: вначале я не поверил тебе; я думал, ты хочешь убаюкать меня ложью. Прости меня - сомнений больше нет. Барон фон Лейзенбог был у меня. Я вызвал его сюда. Я не расспрашивал его прямо: как человек чести, он, несомненно, прибегнул бы ко лжи. У меня родилась одна блестящая мысль. Я поведал ему о проклятии покойного князя. Эффект был потрясающий: барон повалился вместе с креслом и тут же отдал богу душу".

Зигурд перестал писать; он принял очень серьезный вид: по-видимому, размышлял. Потом он выступил на середину комнаты, и из его уст полилась песня. Вначале робкий и словно придушенный голос его постепенно очищался; он звучал в ночи все прекраснее и громче и, наконец, достиг такой силы, точно был отзвуком, рожденным волнами. По лицу Зигурда блуждала умиротворенная улыбка. Он глубоко вздохнул. Затем снова поместился за письменным столом и сделал к своей телеграмме приписку: "Клара! Любимая! Прости меня - все снова хорошо. Через три дня буду у тебя".