Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими

- Мы немножко, пожалуй, пересолили, - дружелюбно обратился к нему отец, - ведь за стенами течет не Иордан, а Шпрее.

- Иосиф! - послышался вдруг где-то в темноте испуганный голос фрау Фетге. - Иосиф, где ты? Пауль кинулся назад.

- Здесь! - крикнул он, помахивая фуражкой. - Мария, ты видишь меня?

Прошло несколько минут, покуда фрау Фетге удалось ощупью пробраться между статуями, кувшинами и камнями.

- Он ушел? - испуганно спросила она.

- Да, - ответил Пауль. - Отто повел его вниз.

- Я чуть не разревелась, - сказала фрау Фетге, - когда увидела, как он падает на колени. Пауль обстоятельно высморкался.

- Я тоже, - лицемерно, сказал он.

Она взяла его под руку, и мы стали спускаться с лестницы. Внизу стоял отец, он вежливо спорил с музейным сторожем.

- Прекрасно, - говорил тот, уже вконец измученный, - вы, значит, полагали, что египетские залы еще открыты?

- Именно так оно и было, - сказал отец.

- А как же тогда, - с горечью проговорил сторож, - вы объясните вот это?

Он рывком открыл дверь комнаты администратора, где в озерцах талой воды, натекших с его облепленных снегом копыт, стоял Франц, который радостно поднял нам навстречу свою седую морду страстотерпца.

- Осел, - невозмутимо констатировал отец, - как это мило со стороны дирекции позволить вам держать его здесь.

- Не притворяйтесь! - возмутился сторож. - Он прибежал вслед за вами. Если б я его сюда не отбуксировал, он бы теперь блуждал в египетских залах.

- Чудо! - сказал отец. - Это библейское животное привел сюда инстинкт.

- Никак вы еще намерены насмехаться надо мной? - сказал сторож.

Отец ответил, что ничего подобного у него и в мыслях не было, наоборот, если сторож позволит, он спокойно расскажет ему по порядку всю эту рождественскую историю, дабы тот смог сам судить об уме и надежности осла.

Сторож возвел глаза к небу.

- Ладно, - простонал он, - забирайте своего библейского осла и чтоб духу вашего тут не было.

- Премного благодарен, - сказал Пауль, слегка коснулся, как бы отдавая честь, своей капитанской фуражки, отвязал Франца от батареи и вывел его из комнаты, в сопровождении фрау Фетге осторожно свел вниз по ступеням к обычному его окружению: к дымящемуся, мерцающему морю ярмарочных огней,

- Погоди, - сказал мне отец, - Бруно, а где же Эхнатон?

- Господи помилуй, - сказал я, - он остался наверху.

На губах сторожа мелькнула безумная улыбка.

- Прекрасно, - пробормотал он, - вам угодно еще что-нибудь захватить с собой?

- Пауль! - крикнул отец в направлении выхода. Пауль как раз подсаживал фрау Фетге на спину Франца.

- Отто, - закричал он в ответ, - в чем дело? Отец сложил руки рупором.

- Как насчет того, чтобы немножко помочь Эде-пагоде в приготовлении к празднику?

- Это еще зачем? - воскликнул Пауль.

Отец закричал еще громче:

- Затем, что праздник мы проведем с ним и его людьми.

- Аминь! - крикнула фрау Фетге и легонько наподдала Франца пятками.

- Нам еще надо забрать Эхнатона! - заорал я ей вслед.

- Вы что, рехнулись? Да ведь эта статуя весит добрых три центнера.

Напрасно мы пытались втолковать ему, о ком в действительности идет речь, он нам не верил. И конце концов мы решительно оттеснили его и ринулись наверх.

К счастью, сторож страдал подагрой, и беготня доставляла ему мало радости. Лишь через несколько минут мы услышали, как он, отдуваясь, взбирается по лестнице. Но мы уже успели обнаружить крошечный огонек.

Это был огонек отцовой зажигалки. Эхнатон держал ее в высоко поднятой руке, освещая бюст одного из египетских фараонов.

- Эхнатон разглядывает Эхнатона, - шепотом восхитился отец.

И верно: оба они были невероятно похожи друг на друга; поскольку Эхнатон Фетге так и не снял свой картонный колпак, а у его тезки был точь-в-точь такой же, только каменный. Собственно говоря, единственным отличием являлись никелированные очки, причем это отличие явно было в пользу Эхнатона Фетге, он в своих очках казался много интеллигентнее египтянина.

Но пленило нас не только это. Самым пленительным в Эхнатоне Фетге была - сейчас его улыбка. Эхнатон улыбался; да, то, чего мы тщетно добивались чуть ли не месяц, этому каменному истукану удалось достигнуть в одну минуту: Эхнатон почувствовал себя уверенным и веселым. Но тут сторож доплелся до верхней ступени.

- Еще и открытый огонь! - ахнул он. Отец положил руку на плечо Эхнатону Фетге.

- Теперь пойдем, мой мальчик, нам пора смываться! Эхнатон со вздохом закрыл зажигалку.

- Значит, и из Египта тоже?..

- Из Египта тоже, - сказал отец, - конечно.

Мгновение он прислушивался к тому, как сторож с проклятиями пытается в темноте нащупать выключатель, потом шепотом подал нам сигнал, и мы втроем бросились вниз по лестнице.

ВЕСЬ БЛЕСК ДЛЯ ВИЛЛИ

В ту зиму нам окончательно уяснилось, что, если мы не сумеем до дня рождения Вилли подыскать для него другое место, он будет потерян для человечества. Он и всегда-то был не слишком общительным. Вилли рано потерял жену: она поела капусты, удобренной вороньим ядом, и с тех пор в доме у него осталась только коза, которую он пускал пастись на межи, отделявшие друг от друга орошаемые поля. Случалось, он брал себе в дом ежа или прикармливал ворону, потому что последние слова Элли, его жены, были: "Не сердись на ворон за то, что они отомстили не тому, кому надо".

Может быть, помещик в Мальхове давно уже уволил бы Вилли, потому что он плохо справлялся со своими обязанностями сторожа при орошаемых полях. Но так как помещик чувствовал себя отчасти повинным в смерти Элли (она была у него скотницей), он предоставил Вилли возможность и дальше носить форменную фуражку сторожа.

Эта фуражка очень много значила для Вилли. Особенно роскошной она не была, но зато довольно объемистой, с массивным, давно потрескавшимся лаковым козырьком, не дававшим Вилли смотреть на небо; неба над полями было много, а Вилли после смерти Элли был с небом не в ладах. Поэтому он и жил в низине за деревней, в похожей на холмик землянке, с таким крошечным оконцем, что паук с легкостью мог бы заткать его своей паутиной.

Собственно, мы познакомились с Вилли через Фриду. Фрида тогда состояла в коммунистической партии, которой нужны были новые избиратели. В городе уже мало что можно было сделать, люди хотели хлеба, а не лозунгов, а потому руководство постановило, что теперь прежде всего надо агитировать в окрестностях города и в деревнях. Фриде достался Линденберг, Мальхов и северовосточная окраина Вайсензее, а так как отец не хотел отпускать ее одну по этим нелегким дорогам, то он отправился с нею, а в том, в чем участвовал отец, участвовал и я.

Отец не больно-то интересовался политикой, но поскольку он все равно был безработным, то, сопровождая Фриду, он ничего не терял. Мы заботились о том, чтобы в амбарах и в сараях, где выступала Фрида, можно было бы присесть, а порою отец и сам включался в дискуссию, что, правда, не слишком нравилось Фриде, потому что отец очень уж вдавался в личные дела присутствующих.