Вольдемар Бранк - Маленький человек на большом пути

От волнения у меня во рту пересохло:

— Как? Мне одному?

— А кто у тебя еще — жена, дети? — И, видя, что я вот-вот расплачусь, добавил: — Ну-ну, распустил нюни, такой большой парень! Подумаешь, каких-нибудь несколько дней. А потом и другие туда подойдут.

Я сдержал слезы, проглотил горький комок.

— Видишь ли, какое дело… — Похоже, мастер чувствовал себя не совсем ловко; обычно он говорил мало, а тут повторялся, покашливал, щупал подбородок. — Тебя приметил сам печник Креслинь еще там, в местечке. А глаз у него верный, так что ты не дрыгайся. Обучишься ремеслу, будешь не снаружи работать в дождь и мороз, как мы, а внутри, в доме, в тепле, словно барин. Знаешь как печники живут? Ого-го! Катаются как сыр в масле! Вот уж у кого в кармане всегда рубли позвякивают.

Я тут же отметил мысленно: не рубль даже, а рубли! А рубль, только один, — это же целых четыре перочинных ножа!

— Проработаешь лет десять — пятнадцать, а потом сунешь руки в брюки и сам будешь другими командовать. Шутка сказать — мастер-печник!

Настроение у меня резко изменилось:

— А когда идти? Сейчас еще нельзя?

— Вот отнесешь три-четыре ящика раствора, потом давай. Обратно но большаку до Силакрога, затем налево и айда до самого поместья.

— А где там жить?

— Видишь ли, какое дело… Все уже обговорено и ясно как божий день. Поселишься в доме у госпожи садовницы. Спать будешь в кровати ее сына; его недавно забрали в солдаты.

Это мне не понравилось. Я уже отвык спать в комнате. Как хорошо на сеновале: хочешь — спи, хочешь — кувыркайся в сене!

Мастер снова стал щупать подбородок.

— Видишь ли, какое дело… У госпожи садовницы всегда свежее молоко, хлеб пышный, пахучий, ешь — не хочу! Все тебе понятно? — спросил он.

— Понятно! — ответил я не очень уверенно.

— Ну так пошевеливайся же, пошевеливайся!..

Все это произошло так внезапно, так неожиданно. Я не знал, что подумать. То вдруг охватывала радость, то опять хоть плачь. Конечно, мне льстило, что печник из всех ребят местечка выбрал именно меня. Но… друзья, даже брат, остаются здесь, а я уйду один, буду работать в замке какого-то там неизвестного мне даже по фамилии барона.

Может, лучше убежать? А куда? Домой? Но ведь мастер сказал, что отец согласен.

Сипол, узнав, вероятно, от мастера о моей новой ссылке, подошел:

— Только носа не вешай! День, два, три, и мы тоже — гоп, ребята! — прибудем в oo поместье.

Я ничего не смог ответить. Сперло дыхание, все вдруг расплылось, закачалось. Чтобы скрыть слезы, я резко отвернулся. Сипол схватил меня, обнял и начал крутить. Я вырвался, побежал на сеновал, вытирая по дороге глаза рукавом. Собрал в узел все свои вещички…

Вскоре я уже шагал по большаку. Обернулся — друзья забрались на леса и машут оттуда руками. Август залез выше всех. Я видел его еще долго, пока поместье не скрылось за бугром.

Дорога на Силакрог была мне знакома: прошлым летом мы ходили в те места за орехами. Я вспомнил кривую рябину на краю большака, многочисленные рощицы, холмы, долины… Погружая босые ноги в теплый сыпучий песок, шагал и шагал вперед. На перекрестке, как и говорил мастер, свернул налево. Навстречу попался длинный обоз с навозом. Работники в домотканых льняных рубахах и штанах шли рядом с лошадьми и покручивали вожжами. Постолы у них громко скрипели, и, словно отзываясь, каркали вороны — слетелись со всех сторон па резкий запах.

Чем ближе к имению, тем ровнее дорога. Песок исчез, все рытвины усыпаны гравием. Но идти хуже — острые камешки режут босые ноги.

Потянулась бесконечная каменная ограда. Вот наконец и ворота. По утоптанной скотом аллее я направился к хлеву. Недалеко от него людская. Старуха у колодца брала па плечи коромысло, из переполненных ведер на землю плескалась вода.

— Скажите, пожалуйста, где живет садовник? — спросил я вежливо.

У старухи зажглись любопытством выцветшие серые глаза.

— Да, да, люди тут, в поместье, болтали, будто мадам берет приемного сынка. — Беззубый рот у нее растягивался, как резиновый. — Уж не ты ли им будешь?

— Нет, меня послали работать у печника, — ответил я, смутившись.

— Вот как! — Она не сводила с меня внимательного, недоверчивого взгляда.

— Тогда иди вон в тот дом на берегу пруда. Видишь, с навесом? Там они и живут.

Не нравилось мне это поместье. Хозяйственный двор грязный, захламленный, замусоренный, весь изрыт свиньями. По вытоптанной зелени бродят целые стаи кур и индюков.

Непорядок!

Я поднялся по широким каменным ступеням и робко постучал в резную дверь. Подождал, стукнул посильнее. Дверь открылась, на порог вышла полная немолодая женщина.

— Здравствуйте! — Я шаркнул ногой.

— Здравствуй, здравствуй, миленький… Ты из местечка? — спросила она приветливо.

— Вообще-то из местечка. — Я никак не мог справиться с непонятной робостью. — Но сейчас не из местечка, а из того имения, — и показал рукой, откуда пришел.

— Заходи, заходи в комнатку, — пригласила она, ласково улыбаясь. — Мне про тебя уже все рассказали. Заходи, миленький, ну?

К таким нежностям я не привык. Перешагнул несмело порог. Бросил взгляд на ноги — как бы не наследить!

Она словно мои мысли прочитала:

— Обожди, миленький, принесу сейчас ушатик с тепленькой водичкой. Помоешь ноженьки, тогда зайдешь.

Держа в руках узелок, я во все глаза глядел на сиявшую чистотой кухню. Пол блестел так, будто это и не пол вовсе, а обеденный стол. Поверх него стлалась дорожка, тканная из разноцветных кусочков материи.

В комнате за кухней такая же чистота и порядок. На окнах кружевные занавески, на подоконниках горшки с цветами. Посреди комнаты кадка, из нее поднимается до потолка странное растение с блестящими зелеными продолговатыми листьями. За этим то ли кустом, то ли деревом виднеется кровать, крытая белоснежным покрывалом с целым ворохом подушек — штук пять или шесть. Вряд ли на такой спят, наверное, для украшения.

Но больше всего заинтересовала меня картина в золоченой раме. Крутая гора, а на самой ее вершине — солдаты. Схватив большие камни, они мечут их в наступающих врагов. Те лезут снизу, на них высокие красные шапки с кисточками. Всюду лежат убитые, и на вершине горы, и на склонах… Я быстро сообразил, что в высоких шапках — это турки: дедушка Августа много рассказывал про них.

А заботливая хозяйка тем временем принесла ушат с теплой водой, поставила у моих ног. Потом вытащила из-за печи низкую скамеечку, полотенце, мыло и опять заворковала:

— Садись, помой ноженьки! А одежду, что у тебя в узелочке, положим под кроватку: там у моего сыночка сундучок. Она взяла у меня из рук узелок и развязала. Удивившись, спросила:

— Где же твои ботиночки? Здесь одни только рваные постолы.