Вольдемар Бранк - Маленький человек на большом пути

Мы кинулись бежать. Нырнули в свой ход. Цеплялись одеждой за корни, сучья — она с треском рвалась. Подумаешь, беда! Главное — отомстили!

Не разбирая дороги — лужи не лужи, — неслись по пустым улицам. Дождь поливал как из лейки. Оглядывались: казалось, что в темноте кто-то гонится за нами.

Тяжело дыша, взлетели по лестнице. Брат схватил меня за рукав:

— Такими грязными нельзя являться домой. Вернулись во двор, к колодцу. Набрали воды, обмыли постолы. В доме было тихо.

— Только бы отец не проснулся! — тревожился брат.

— А знаешь, что мы сделаем? Разуемся на чердаке… Утром мать принесла с базара новость. Говорили, что ночью ветром повышибало все стекла в доме лесничего.

У Ивара вытащили дробь из бедра, он выздоровел. Но все же отец подал в суд на лесничего. Нам, ребятам, пришли повестки явиться в суд в качестве свидетелей.

Случилось и другое, так или иначе связанное с выстрелом в камышах. Лесничий велел приделать ко всем окнам своего дома ставни, чтобы ветер больше не выбивал стекол. Сын селедочника Вейстера собрал вокруг себя мальчишек немецких колонистов. Они ходили большими группами, задирали нас, дрались.

— Мы их не трогаем, они сами лезут. Ну и получат, что заработали, — грозил Сипол.

— Правильно! — поддержал Август. — Наши деды здесь жили и прадеды, а теперь эти колонисты гоняют нас, словно лесную дичь. Не выйдет!

Чем ближе к суду, тем больше разговоров в местечке о предстоящем разбирательстве. Август поучал нас:

— Главное, не бояться господина в мундире с золотыми пуговицами. Хоть он и мировой судья, а все равно ничего нам сделать не может. Мы ведь скажем чистую правду.

— Господа, наверное, уже его обработали, — сказал Сипол. — Недавно его везли в замок в баронской карете, я сам видел.

— Ну и пусть! — Август твердо стоял на своем. — У них сила, а у нас правда. А правда суда не боится.

Мы слушали и диву давались: откуда такие умные речи?

— Опять, наверное, дедушка? — спросил брат. И все-таки было не по себе. Подумать только: суд! От одной только мысли, что придется отвечать на вопросы высокомерного и такого сердитого мирового, тряслись поджилки. Этот царский чиновник ни с кем не знался, кроме барона, управляющего имением, ну и еще богатого владельца мельницы, с которым он, как говорили, дулся ночи напролет в карты. Жители местечка ненавидели судью, а при встрече кланялись: кто знает, может, сведет когда-нибудь судьба. От сумы да от тюрьмы не открещивайся…

Мало было таких, которые в суде находили справедливость. Вот и теперь все кругом вздыхали:

— С сильным не борись, а с богатым не судись!.. С самого утра возле здания, где должно было происходить разбирательство, собралось много народу. В толпе шныряли колонистские ребята и что-то кричали на немецком языке.

К нам, молчаливым, растерянным, подошел Сипол и обидно рассмеялся:

— Что молчите? Говорилки свои, что ли, проглотили? Мы разозлились: смеяться над нами! Зашумели, заспорили с ним. Страх исчез, а Сипол, хитрый, видно, этого и добивался.

Открылись двери в зал. Мы робко заглянули внутрь. В помещении все выглядело торжественно. Ряды скамеек для публики. Впереди скамьи, огражденные барьером. На стене, над большим, покрытым красной скатертью столом, в роскошных золотых рамах портреты царя и царицы.

В первом ряду сел урядник, окинул суровым взглядом зал. Вскоре вошел секретарь суда, разложил на столе толстые книги, поставил бронзовый треугольник с изображением хищного двуглавого орла с распростертыми крыльями.

Приведя в порядок стол, секретарь уселся с одного его конца, у другого устроился переводчик.

Через весь зал важно прошагал лесничий в блестящих лакированных сапогах, в брюках для верховой езды. Его сопровождал управляющий имением. Оба уселись возле урядника. Увидев этих господ, он вскочил, поприветствовал да так и остался стоять.

— Смотрите, смотрите, как тянется перед немцами этот дядя с бараньей ляжкой на боку! — прошептал Август.

Баранья ляжка — надо же придумать такое! И ведь в самом деле очень похоже. Но в то же время я хорошо знал, что эта «ляжка» не так уж безобидна и плюется огнем.

Зал набился битком. Вот пришел пострадавший Ивар со своим отцом. Они тоже уселись впереди, но только по другую сторону прохода. По залу пронесся шепот, лесничий повернул голову и зло посмотрел на жалобщиков.

Открылась боковая дверь. Длинный, прямой, словно аршин проглотил, вошел судья в мундире с блестящими пуговицами. Все поднялись; он мотнул головой и сел. У него было узкое желтое лицо с короткими усами, закрученными вверх, и козлиной бородкой. В глазах неопределенного цвета — скука и безразличие.

Я смотрел на него и никак не мог понять: почему у этого человека такая власть? Почему царь прислал сюда именно его? Почему вместо него не сидит в этом кресле кто-нибудь из местечка, ну, например, дедушка Августа. Он ведь очень умный, соседи всегда советуются с ним. А мировой и языка-то нашего не понимает. Правда, у него есть переводчик, но кто знает, правильно ли он переводит? Я скажу «да», он переведет «нет». Я скажу «нет», он — «да»… Чем больше я смотрел на судью, тем сильнее убеждался, что правды у него не добьешься. Почему он, глядя на лесничего, так благосклонно улыбается? А на Ивара, которому лесничий прострелил ногу, бросил недоброжелательный взгляд: мол, заварил ты, малый, кашу…

Секретарь начал вызывать свидетелей. Ребята вставали один за другим. Судебный служитель повел нас в комнату рядом с залом. Мы робко присели на скамью, даже наш смельчак Сипол струсил.

— Так у кого же все-таки говорилка пропала? — съехидничал Август, когда мы остались одни.

— А что ты думаешь! Холодно, и дрожь берет, — честно признался Сипол.

— И все равно надо говорить, как было. — Август строго посмотрел на меня, потом на брата. — Никто не может запретить нам говорить правду. Дедушка сказал, что, если мы все дружно покажем против прусского господинчика, судье волей-неволей придется его наказать.

Я согласно кивал, а у самого во рту пересохло. Вдруг на допросе я не смогу выдавить из себя ни слова? Вот позор! Ребята будут смеяться, скажут, что я потерял «говорилку».

А вдруг у меня вообще пропал голос? Говорят, такое иногда случается от страха… Я отвернулся к стене и произнес тихо, чтобы другие не услышали: «Будь храбрым, будь смелым!»

Открылась дверь. Первым в зал позвали Августа. Мы все на цыпочках подобрались к двери, приоткрыли ее. Что-то у него спрашивали. Август говорил так тихо, что мы различали лишь отдельные слова. Только отвечая на последний вопрос, Август сказал громко и твердо:

— Нет, он стрелял прямо в нас!..

Снова отворилась дверь, мы едва успели отскочить. На сей раз вызвали Сипола. Опять встали возле двери. Зная, что мы слушаем, Сипол говорил громко, хотя и не совсем гладко: экал, заикался, по нескольку раз повторял одни и те же слова. Однако и он не позволил сбить себя с толку разными коварными вопросами, изложил все точно, как было.