Владислав Вишневский - Кирза и лира

— А чем я её, тов…

— Сапогом, бля или пилоткой, м-мать вашу… — Ярится старший прапорщик. — Ну, Савельев, ты у меня точно сегодня пи…лей выпросил!.

Савельев, сдерживая слезы, неловко повернулся, стянув с мокрой головы пилотку поплелся к кювету…

Просто прапорщик, и дембель, покопавшись в машине еще минут семь-десять, исправили наконец и щетки, запустили двигатель. Всё. Теперь действительно можно ехать. Полный ажур.

— Езжай, давай, мудак сраный, потом с тобой разберемся. — Вполне серьёзно обещают прапорщики, убегая в свою машину.

Молодой водитель, рядовой Савельев, несколько раз сбегал к большой придорожной канаве, оскальзываясь и разливая мутную воду из пилотки. Принёс, долил воду в радиатор, закрыл пробку. Опустил капот, гулко прихлопнув. Постоял, заторможено, опустив голову, с трудом залез в кабину, газанул пару раз, успокаиваясь, включил левый поворот. Свободной рукой снял мокрую пилотку и внутренней её стороной стер воду и обиженные слёзы с лица, шмыгая носом, включил передачу…

— Так вот, приехал, значит, чукча в Москву…

— Ну-ну! — с удовольствие подхватывает дембель Генка.

— Погоди, — озабоченно, старший прапорщик прерывает Барышева. — Ты не принимал что ли вчера машину у Савельева, не смотрел?

— У Савельева? У придурка этого? А как же, конечно, принимал, смотрел… но не всю, не полностью. А когда мне было её принимать-то, Михалыч, когда мы её уже почти ночью еле-еле и завели. Я думал вообще не заведём. Ты же знаешь, еб… с ней, до самой ночи. Стартер крутит, понимаешь, искра есть, вжы-вжы-вжы, а там, оказывается, просто бензина нет — бак совсем пустой! — слили. А прибор не работает. Ёп-пэ-рэ-сэ-тэ!.. Пока бензин нашли — с дивизионных посливали! — да пока залили… Свечи вроде нормальные — сам проверял, а она — никак, не фурычит. А завели, падла, — компрессор воздух не качает. Туда, сюда… А там, смотрю, то трубки нету, то откручено, то запаска пустая, то гаек на колёсах нет, четыре штуки… Они же, варвары, у нас, Михалыч, наши водилы-мудилы, всё друг у друга пиз… с одной машины на другую — ты ж знаешь! Пока мы потом воздух нашли, пока эти тормоза с трещётками отрегулировали, пока то, да сё… Уже и второй час ночи. Где б я всё успел? Да ну его, урода этого, на хрен, Михалыч. Не расстраивайся из-за какого-то придурка, выехал же! Ща приедем, я ему воспитательных пилюль на шею намажу, в другой раз умней будет, делов-то. Не в первый раз, ну! Ты слушай, про чукчу. Значит, приехал чукча в Москву…

Обе машины пустились догонять колонну.

В одной, весело смеялись профессионалы ремонтники над простаком чукчей, как он пытался поддержать разговор с научной интеллигенцией в кулуарах очередного партийного съезда. «А вы это к чему, про козу-то, милейший? — спрашивают делегаты чукчу. — А что б разговор с вами поддержать!..» Про козу это… да, ты! Ха-ха-ха! — Весело хохотали ремонтники, живо представляя пикантность и несовместность ситуации.

В другой машине, шмыгая носом, кусая губы, трясся, то ли от волнения, то ли от прохладного воздуха, задувавшего в кабину, то ли от намокшей одежды водитель Савельев. За ветровым стеклом весело шуршали и глухо щёлкали щётки стеклоочистителя. Лейтенант с прапорщиком молча вглядывались в накатывающуюся серую ленту дороги.

По пути им попались еще две сломавшиеся машины из их колонны. Они стояли, слепо приткнувшиеся к обочине. От подъехавшей ПАРМки, под косыми струями дождя, к ним, спешно шли две согнувшиеся фигуры в длинных плащ-накидках и поднятых капюшонах…

Первые легкие машины, командирские УАЗики, почти свободно прошли размокший участок, отделяющий бетонную трассу от полигона, создав узкую, вязкую колею. Тяжелые БТРы, проскочив, углубили и расширили её. Сто тридцать третьи ЗиЛы, с солдатами в кузовах, едва сунувшись в колею, через пару десятков метров сели один за другим почти сразу же, и на все мосты. Подпиравшие их сзади машины пробовали было шустро объехать неудачников с обеих сторон, но, недалеко продвинувшись, садились так же крепко и основательно, безнадежно вращая на месте скользкими колесами. Водители удивленно и растеряно крутили головами из своих кабин, нервно дергали рычагами передач, то вперед, то назад, глубже усаживая машины в вязкий и топкий грунт. Вокруг суетились офицеры матеря водителей вообще, этого, своего, в частности и всё остальное, вместе со всем этим в придачу. Включая, естественно, и погоду.

— И-и-и, р-раз! И-и-и, дв-ва! И-и, взяли-и!.. — Облепив мокрую и липкую машину со всех сторон, выкрикивая без особого энтузиазма «бодрилку», толкали солдаты, грязные уже, по самую маковку. Ноги их, и от усилий, и от собственного веса легко, как толкушка в картофельном пюре, проваливаются, утопают в вязкой и жидкой трясине почти по колено. Солдатские накидки от дождя не спасают, да и не у всех они есть… Роба намокла, в сапогах грязь, снаряжение на плечах и на поясе тяжелым грузом давит к земле, сапоги вообще грозят навечно остаться в топкой пластилиновой вязкости. Летящая из-под колес, где жидкая, где крупными шматками грязь, щедро облепляет безуспешно прикрывающих локтями лица солдат, всё их снаряжение. И руки и лица у всех мокрые, всё в грязи.

— Е-ещё, р-раз… Е-ещё, вз-зяли…

— Ну-ну, пошла, пошла, родимая!.. Куда… куда ты, оболдуй х… колеса вывернул, куда, ну? Туда давай, обратно, туда… Крути быстрее, ещё, ещё… Вот, бля, дурак, ещё больше засел!

— Да не жги сцепление… не жги! В раскачку её, в раскачку давай. Ну, ёпт…

Машины из обеспечения, которые вообще не для полевых, разбитых дорог, автореммастерская, например, хоть и на базе сто тридцать седьмого ЗиЛа она, но с тяжеленной будкой, слесарно-сварочным и прочим оборудованием. Вооруженная невероятно стареньким астматическим движком, который по всем мыслимым законам давно уже должен был рассыпаться и валяться где-нибудь на задворках, на свалке. Стараниями ремонтников двигатель всё ещё пока дышит, бедолага, таскает и сам себя, и что на нём нагружено, грозя ежеминутно развалиться… давно, считай, пенсионер. Чуть лучше химдымовская, такая же санчасть, да и другие из «хитрых» не на много отстали по возрасту. Зная свои слабости, они мудро не полезли в общем порыве по уши в грязь, в бездорожье, стояли на бетонной трассе, на съезде, кто спокойно, кто ухмылисто — наблюдали.

В них, из окон выглядывали военнослужащие разных званий и должностей и, соревнуясь в остроумии, издали, ехидничали по поводу быстроты и стремительности развёртывания родного полка по тревоге.

— Ну, красота! Ну, вояки!.. Гля, гля… Вот так вот, падла, выедешь с ними, — имея в виду, наверное, автороту, сетовали они, — как пи… по нам, — это произносится смачно, с восхищением, явно подразумевая какого-то конкретного умного противника, — и хана всем! — Это произносится с горечью, потому что про себя, родных, — Ну, вояки!.. — А это опять с сарказмом, но про тех, которые там, в грязи пурхаются, позорят, значит.