Владислав Ляхницкий - Золотая пучина

После бегства Устина Аркадий Илларионович позвал к себе в кабинет Сысоя, притворил дверь и спросил:

— Ты, знаешь, где село Рогачёво?

— Как же, знаю.

— Так вот, один мужик оттуда, Устин Рогачёв, открыл новый золотоносный ключ.

— Да ну? Богатый? — вскинулся Сысой.

— Не хочешь ли в компаньоны записаться? — Ваницкий погрозил пальцем. — Смотри у меня. Бедный этот ключ или богатый — мне его надо купить.

Обычно Аркадия Илларионовича понять не просто: скажет — беги, а пообмыслишь, выходит, надо ему чтоб на месте стоял. Но в этот раз Ваницкий шёл прямо к цели.

— Конечно, надо, — заторопился Сысой. — Чужой прииск в соседях — заноза. Там и порядки свои заведутся, и вообще, для округления хозяйства.

— Спасибо за моральную поддержку, Сысой Пантелеймонович, — съязвил Ваницкий. — Но я тебя звал не за этим. Окажи мне услугу, купи у Устина его находку.

— Запросто. Только вот денег наличных нет.

— Деньги я дам, но с условием: ты покупаешь участок и продаешь его мне.

Помнит Сысой, как метнулась шальная мысль: «Только б купить, а там посмотрим».

А Ваницкий продолжал:

— Часа два назад Устин уехал с прииска по дороге в «жилуху», как у нас говорят. Подписывай купчую и получай особый задаток.

Уж так не хотелось Сысою подписывать купчую. Ваницкий, видно, заметил промедление Сысоя и прикрыл бумагу с деньгами ладонью.

— Не неволю, Сысой Пантелеймонович. Свет не клином сошелся.

— Да что вы, Аркадий Илларионович, с радостью подпишу.

Радости мало, но за Сысоем грешки. У Аркадия Илларионовича в сейфе поддельный вексель Сысоя. Не согласишься, вексель будет в суде. Сам Ваницкий про вексель молчал, а его адвокат раза два напоминал. Приходится соглашаться.

— Та-ак. Может случиться, что Устин заупрямится…

— Пусть попробует. Я к нему прилипну, как репей к хвосту. Мне бы только узнать, где тот ключ, а там я сейчас же в город, в управление горного инженера и заявку прямо на вас, а Устин утрись кулаком.

— Меня не интересуют подробности. Прииск я покупаю у тебя и в твои дела с Устином Рогачёвым вникать не намерен. Желаю успеха. Люди и лошади у крыльца.

…Сысою повезло. Он быстро настиг Устина и, казалось, сумел войти в доверие. Но ночью Устин сбежал.

— Это чертов каторжник его подучил, — шептал тогда сквозь зубы Сысой. — Ну попадись ты мне — шкуру спущу…

Шесть дней колесил Сысой по тайге в поисках Устина. Увидит вдали дымок и к нему. Доберется — никого нет возле костра. Заметит на гребне горы человека — по обличию вроде Устин. Окружат гору Сысоевы люди, все тропки с неё перекроют, а заберутся на гребень — опять никого.

Измучил людей и сам измучился до того, что с коня валился. Когда вышли продукты, пришлось выбираться в село Притаежное, что раскинулось в сорока верстах от Рогачёва, и тут неожиданно отыскался Устин.

— Пять дней назад на двух лошадях в город проехал, — сказал Сысою знакомый лавочник.

Не дав отдохнуть людям, помчался Сысой в погоню.

— Какая нечистая понесла в город Устина? — терялся в догадках Сысой. — Заявку решил оформить? Да кто ж его, сиволапого, надоумил? Каторжник? Ну погоди у меня…

Все больше и больше росла у Сысоя злоба на ненавистного чёрноусого каторжника.

Приехав в город, Сысой прямо с вокзала отправился в управление окружного горного инженера. Тут его ждал удар.

— Устин Рогачёв? Вчера приходил.

— И сделал заявку? Разрешите её посмотреть.

— К сожалению, Сысой Пантелеймонович, она уже у господина окружного горного инженера.

«И тут опоздал. — Опустив голову, Сысой вышел из управления. — Днем бы раньше… Можно было умаслить, задержать заявку. Эх, неудача какая. И купчая лопнула, и задаток надо вертать, да ещё Аркадий Илларионыч поди кричать зачнёт. Эх, кабы они ещё не вернулись в город. Кабы их дела на прииске задержали».

Подходя к дому Ваницкого, Сысой задержался на широких гранитных ступенях подъезда. Повертел, зажмурившись, пальцами. Погадал. Вышло: не приехал. Ободрённый, открыл дверь с зеркальными стёклами, уверенно спросил у лакея:

— Господин Ваницкий ещё не приехали?

Лакей быстро оглядел запылённую поддёвку Сысоя, грязные сапоги и почтительно поклонился.

— Приехали-с. Как прикажете доложить?

Прислуга Ваницкого приучена относиться с почтением к посетителям в запылённой одежде. Сегодня утром пришёл мужичишка в продранных броднях, а хозяин принял его как лучшего гостя. Запёрся в кабинете и приказал: «Час буду занят. Кто бы ни спрашивал, ко мне не пускать». Сам управляющий банка ждал целых пятнадцать минут.

— Просят пройти, — сообщил, вернувшийся лакей. Но когда Сысой ступил на красную бархатную дорожку, лакей так же почтительно поклонившись спросил — Может, угодно пообчиститъся малость? Тогда покорно прошу вас направо.

Сысой оглядел свои запылённые сапоги и смутился совсем.

…Ваницкий принял гостя в библиотеке. Блестели стёкла книжных шкафов. Тускло отсвечивал красный сафьян глубоких удобных кресел. Порой мелодично позванивали хрустальные подвески бронзовых канделябров.

Аркадий Илларионович внимательно слушал длинный, сбивчивый рассказ. Не перебивал, не переспрашивал. Играл цепочкой и слушал.

Настроение у него превосходное. Утром купил у старшинки старательской вольницы две заявки: «Одна — чепуха, а вторая, кажется антик». В обед получил письмо от парижских друзей. Месье Пежен — финансист и промышленник — извинялся: дела, последние события на фронтах, задерживали его в Париже. Он не может приехать летом, как обещал. Если Аркадий Илларионович располагает временем, «то я буду рад приехать к Вам осенью», — заканчивал письмо месье Пежен.

Все хорошо. И только один Устин вызывал досаду. «А может быть, у Устина с Сысоем сговор? — думал Ваницкий. — Впрочем, вряд ли».

— Хватит, — оборвал он Сысоя. Позвонил в колокольчик лакею. — Принесите нам кофе и сыру. Купчая пока остается в силе. Задаток оставь себе за труды.

— Аркадий Илларионыч, да я… для вас…

— Перестань. — Подумал: «При малейшей возможности предашь меня, прохвост. Но пока ты мне нужен».

Симеон свернул с дороги и шёл тайгой, напрямик. Надо было успеть засветло хлеба набрать да вернуться на Безымянку. Ежели нет дома печёного хлеба, наказать матери, пускай испечёт к утру. «Эх ладно бы вышло. Мать за квашню, а я на сеновал, спать, мол, хочу, да задами к Арине. Ждёт ведь, поди. Уж сдобна она, а целуется… мёд. И пошто я её прошлый раз изобидел? Как ухожу, завсегда изобижу. Как-то не по-людски у меня с ней выходит. Два дня не вижу — тоскую, места себе найти не могу, и встречусь — милей её нету, а утресь пошто-то такая досада берёт, пришиб бы бабу».

Перелезая через поскотину, Симеон услышал далекий голос:

— Доченька… Доченька… Доченька…