Владислав Ляхницкий - Золотая пучина

— Спорить я с вами, Устин Силантьевич, не буду. А удивляться удивляюсь — когда это вы в волка превратиться успели?

— В волка? Ха! Сёмша, похож твой отец на волка?

— Вот даже нисколько.

— Врёшь, Сёмша. Иван Иваныч правду сказал. Все люди волки. И я волк, и ты волк, и Егорша волк. Отощавший только, беззубый. А подкорми малость Егоршу, дай ему зубы, ого-го, уноси только ноги. Видишь, Иван Иваныч, ежели ты скажешь правду, я с тобой соглашаюсь. Егор волк на привязи, а я волк свободный. — Встал Устин, расстегнул поддевку и чванливо ударил себя несколько раз в грудь кулаком. — Свободный волк, ядреный, зубастый. Рыскаю где хочу, кусаю кого хочу, жру что хочу, и на всех мне наплевать с самой высокой сосны. — Сел, довольный, возбужденный. — Вот каков твой отец, Сёмша. Вот как я жизнь понимаю. Живу, как хочу, а ежели кто на пути мне встанет — перекушу пополам и даже не оглянусь. Што, Иван Иваныч, смотришь на меня? Душу я свою распахнул. Все как есть наизнанку вывернул. Для Сёмши сказываю, штоб науку отцову перенимал, для тебя, штоб боялся и знал, с кем дело имеешь. Ну как, по-твоему, по-ученому, правильно я обсказал?

— Нет, не правильно.

— Ну-ну, сказывай, я послухаю. Так волк я или не волк?

— Волк. Только не свободный. На облаве бывали? Обложат волка флажками — справа флажки, слева флажки, за спиной, — и волк бежит себе трусцой прямо на охотников. Он тоже, наверное, думает, что свободен. Не хочу, мол, бежать назад, где ведрами громыхают, не хочу направо лезть на флажки, пойду в кусты. А в кустах охотник. Такая же и у вас свобода, Устин Силантьевич. Справа — Ваницкий, слева — банк поджимает. Остается одна дорога, и не идете вы по ней, а бежите трусцой, потому что вас подгоняют и следят за каждым шагом.

— Брешешь ты все. Это я не свободный? Я? — загремел Устин. — Да я твоего Ваницкого без мала слопал. Прииском его завладел. А банк? Да управитель мой приятель, — приврал он и потянулся к бутылке. — Сёмша, налей городского.

— Погодите, Устин Силантьевич.

— Ты што? Перечить?!

— Мне сегодня с вами нужно говорить по срочному делу, а с пьяным я говорить не могу.

— Да ты позабыл с кем говоришь? Я и в морду могу.

— А я могу и ответить. Эх, как будет красиво. Пойдут хозяин с управляющим по прииску, а морды у них расквашены, носы, как картошки.

— Сёмша, налей.

— Погодите.

Минуту Устин сидел молча. Зверем глядел на Ивана Ивановича. «Вроде совсем подмял под себя, а он — шасть и выскользнул». Насупился.

— Ну сказывай…

— Только давайте уговоримся. У меня разговор длинный и неприятный. Прошу слушать и не перебивать.

— Говори. Буду молчать.

— Рабочие составили требование…

— Кого?

— Требование к хозяину. Вы же обещали не перебивать.

— Да как же слушать такое!

— Рабочие требуют, чтобы немедленно был прекращен сполоск золота спиртом.

Спокойный, размеренный тон Ивана Ивановича трезвил, охлаждал. Да и требование показалось разумным. Устин как приехал — сказал Симеону, чтоб прекратили эту дурь. Но одно дело решать самому, а другое — выполнять чье-то требование. Уперся в колени ладонями. Набычился.

— Кому не по нраву — скатертью дорога. Давай дальше.

— Рабочие требуют, чтобы платили деньгами и они могли покупать товары где хотят, а не забирать в долг в хозяйской лавке.

— Да кто это смеет?

— Рабочие.

— Ты имя скажи…

— Затем рабочие требуют крепь…

— Хватит! Кто требует, тех хозяин уволил. Так и скажи.

— Этого я пока им не скажу. Не хочу обострять положение. Рабочие дают пять дней сроку.

— Пять дней? А пошто ты морды им не набил? А? Все вы одним миром мазаны. Я тебя спрашиваю, пошто ты морды им не набил? — Встал. Уперся в столешницу кулаками.

— Я считаю требования рабочих справедливыми и со своей стороны прошу их принять.

— Што-о-о? Да ты знашь, с кем говоришь? Устин Рогачёв у самого Ваницкого прииск перехватил. У Ваницкого!!

Услышав, что Ваницкий вернулся в город, управляющий банком досадливо поморщился. Надо идти, высказывать соболезнования, выслушивать сетования. «Словно на панихиду. Но не пойти нельзя».

Шел медленно, оттягивая неприятную встречу, готовя слова утешения. Возле дома приостановился. Форточка в кабинете была открыта, и слышался голос Вяльцевой: «Гей да тройка, снег пушистый, ночь морозная кругом, светит месяц серебристый, едет па-арочка вдвоём…»

«Напился, что ли, с горя. Как-нибудь в другой раз зайду», — подумал управляющий банком и хотел пройти мимо, но Ваницкий увидел его в окно и заколотил по стеклу.

В кабинете Ваницкого на столе груда граммофонных пластинок. Загоревший, возбужденный Аркадий Илларионович, встретив в дверях управляющего, сразу похвастался:

— Послушай, дружище, каких мне пластинок прислали из Питера.

— Хорошие пластинки.

— Шедевр. Фабрика гарантирует — первые отпечатки. Садись. Обедал?

— Да как сказать…

— Понятно. Скоро будет обед, а пока перекусим. Мне прислали онежских сигов. Пальчики оближешь.

— Ты, как видно, доволен своей поездкой?

— Очень доволен. Во всех отношениях. Прекрасно охотились. Пежен-младший очень недурно стреляет. А папаша его — умный делец, с ним приятно иметь дело. На этих днях к тебе поступит устав нашей компании по постройке дорога на прииски. Общая стоимость около десяти миллионов. Треть вложу я, остальные поступят из Парижа и Копенгагена.

— А откуда у тебя три миллиона?

— Как откуда? А, ты про историю с утонувшим сокровищем? Послушай, кто пустил слух о моем банкротстве?

— Газеты сообщили…

— Черт бы побрал эти дурацкие газеты. Подумай, утонуло несколько ящиков с золотом. Неужели я такой дурак, чтоб отправлять все золото с одной лодкой? Это раз. Второе. Его уже подняли. К каждому ящику была привязана длинная веревка с поплавком, и стоило несколько раз провести якорьком по порогу… А вы без меня что-нибудь натворили?

— Прекратили платежи по твоим счетам. Кредиторы бушуют.

— Гм-м… — Ваницкий неопределенно гмыкнул, не то одобряя действия приятеля, не то осуждая.

Управляющий банком потерял уверенность.

— Дальше, — напомнил Ваницкий.

— Стал подыскивать покупателей на Софийский отвод, на…

— Дом Ваницкого, — гневно перебил Аркадий Илларионович, — библиотеку Ваницкого и любимую собаку Ваницкого.

Управляющий несмело запротествовал:

— Но ты сам подал повод, Аркаша, продав Аркадьевский. Ты несколько раз говорил, что это жемчужина в короне Ваницкого. Начал продавать оборудование.

— Минутная слабость, — неохотно объяснил Ваницкий. — А кредиторы? Слушай, открой завтра платежи, предложи полтинник за рубль. Я в долгу не останусь. А теперь идём отведаем онежских сижков.

Михей и Вавила уперлись плечами в крепежную стойку. На лбу, на шее веревками вздулись толстые вены.