Владислав Ляхницкий - Золотая пучина

Тайна — как угли за пазухой.

— Чего уж, Ксюшенька, таиться, ежели утресь на проруби бабы только о тебе верещали, — успокаивала Арина. — Правда, Вавила, правда, Иван Иваныч, все как есть правда. Хозяйкой стала Ксюша. В ножки ей поклониться надобно. Одних, слышь, подарков сколь вам повозила.

— Гхе, гхе, — закашлялся Егор. Вавила взялся за шапку.

Ксюша почувствовала вокруг себя пустоту. Уйдут товарищи. А они нужны. Не отдавая себе отчета, Ксюша вскочила с лавки и загородила дорогу Вавиле. Зашептала сквозь слезы:

— Убей меня тогда и уйдешь. Аграфена, выходи на круг, спляшем. Ох, люлюшки, люли, прилетели журавли, длинноногие, длинноклювые, длиннокрылые, серогрудые…

Ксюша сорвала с головы платок, взмахнула им, поклонилась гостям в пояс и пошла по кругу, глотая слезы.

Руки её, сильные, гибкие, извивались, словно Ксюша и вправду была журавлем и летела сейчас в поднебесье.

— Ксюшенька, ты же невеста! Што придумала, што люди-тоскажут?

— Пусти, кресна, Пусти, — носки башмаков шустрыми мышатами выглядывали из-под праздничного сарафана и прятались. Всю тревогу последних дней, всю радость недавней победы, всю нежданно вскипевшую удаль, горячее чувство к товарищам и нерастраченную любовь вложила Ксюша в свой танец, Движения её то стремительно порывисты, не по-девичьи страстны, то медлительны, еле приметны, торжественно важны. Она шла с высоко закинутой головой, но, подходя к кому-нибудь из друзей, склонялась в глубоком поклоне, мела по полу белым платком, как бы желая сказать им, что все остается по-старому, что она их по-прежнему любит и просит любить её так же. Подойдя к Вавиле, она низко ему поклонилась, выпрямилась и, прищурившись, гак повела плечами, что Вавила забыл про обиду, швырнул на пол шапку и, притопнув ногой, пустился вприсядку.

— Ксюха, Ксюха! Рехнулась! Рази можно такое, — стонала Арина.

— Можно… Люлюшки, люлюшки, можно, — Ксюха схватила Арину за руку, вытащила её на круг. — Можно, кресна. Это моя семья.

Не было пугающей пустоты. По-прежнему, ласково смотрят на неё и слезятся глаза Егора. Как прежде, довольно поглаживает усы Иван Иванович. А Вавила, как зашелся вприсядке, так и идёт вокруг Арины. Только стаканы звенят на столе.

— К столу, гостюшки дорогие, — пригласила Арина. Вавила, весело подмигивая ей, попросил:

— Ух, умаялся. Дай промочить чем-нибудь горло.

— За стол, за стол садись. Там и промачивай сколь хошь.

— За новую хозяюшку прииска, за нашу Ксюшеньку, — поднял стакан Егор. — Быть тебе счастливой, доброй, товарищей не гнушаться.

— Не погнушаюсь, дядя Егор. Вы меня не гнушайтесь. Спасибо, што проведать пришли.

Вавила пил пенную медовуху и смотрел на Ксюшу. «Пожалуй, правы Егор и Иван Иванович. Она совсем прежняя. Только уверенней стала. Вроде бы выросла. Повзрослела». Протянул к ней стакан.

— Желаю тебе счастья, Ксюша. Забастовку нашу не забывай.

— Не забуду, Вавила.

— Михея…

— Михея никогда не забуду. Ешьте, товарищи. Аграфена, дай я те грибков положу. Кресна, потчуй Ивана Иваныча.

Ничто не расскажет так о хозяйке дома, как праздничный стол. Изобилие блюд на столе — тщеславна хозяйка, пыль в глаза хочет пустить; стоит румяный пышный пирог, с краю нарезан, зажаренный гусь целиком, а рядом маленький нож — тоже тщеславна хозяйка, да скуповата: ясен намёк, что на столе для гостей, а что для вида. Если блюда полны и сколько б ни ели гости, а все пополняются — таровита хозяйка, радушна.

У Арины на столе — и грибы, и пельмени, и брусника мороженая, и вареники в сметане. На столе места нет, так на лавке миски стоят, ждут своего череда. Но… грибки переломаны. Видно перекладывали их из посуды в посуду. И укропу в них переложено. А капуста пресная. Не своё. Куплено у разных хозяек. Свое-то Ксюша перетаскала забастовщикам на прииск.

— Ешьте, ешьте, гостюшки, — угощает Арина. — Иван Иваныч, отведай пирожка с морковью.

— Спасибо. Я сыт.

— Ну уж, сыт! Нипочем не поверю. Вон шанежки… — Но, увидя перевернутый стакан с кусочком сахару на донце примолкла. Гость сыт. Теперь угощать можно только беседой, да разве ещё орехами.

Иван Иванович встал, прошёлся по избе, нервно потирая руки, и начал:

— А мы ведь к тебе, Ксюша, по делу зашли. Помнишь, я рассказывал про фаланги, общины?..

— Нет, што-то запамятовала. А вот про сны Веры Павловны помню.

— А помнишь, ты мне как-то сказала: эх, если б это наяву увидеть.

— Я и теперь хочу.

— Так может и начнем на твоем прииске? Мы за тем и пришли.

— На моем прииске? Вот будет ладно!

Иван Иванович облегченно вздохнул, пригнулся, торжествующе шепнул Вавиле:

— А ты сомневался.

Сел за стол. Подкрутил фитиль лампы, чтоб ярче горела, и вынул из кармана тетрадь. На обложке написано: «Устав рогачевской золотопромышленной артели». Сколько дум вложено в эту тетрадь. Сколько бессонных ночей проведено над ней. Иван Иванович провел рукой по обложке, как отец по голове любимого сына. Надел очки. А читать не мог. Снял очки. Протер их. Снова надел. Заговорил с паузами, глотая подступивший к горлу комок.

— Друзья! Тридцать лет я ждал этой минуты. Думалось: зря живу. Выходит не. зря. Не зря и на каторгу шёл. Сколько людей жизнь отдали… Вавила, читай.

— …Артель есть добровольное объединение равноправных, свободных работников…

Во главе артели стоит выборный комитет. Он организует работу, производит закупки оборудования, расчет с членами артели, намечает порядок отработки месторождения…

Довольным котенком пофыркивал на столе самовар. Аграфена согласно кивала головой и повторяла про себя:

— Так, так. Истинно так.

Арина подтолкнула Ксюшу под бок.

— Смотри, девонька, как ладно-то получается. Я ведь боялась, как ты управишься с этакой махиной. А смотри ты, помощь сама тебе с неба валится.

— Помолчи ты, — одернул Егор.

— Молчу, молчу. Правду говорят в народе, свет не без добрых людей.

— Комитет будет распределять жилища, — читал Вавила.

— Правильно, — перебила Ксюша. — Аграфенушка, тебе с сарынью в землянке тесновато. Иван Иваныч, как только организуем артель, так сразу отдадим Аграфене угловую комнату в новой конторе. Она малость тесновата, но зато светла, тепла.

— Господи, Ксюшенька! Дык нам не пляски устраивать. Нам лишь бы стены да потолок. Спасибо тебе. Ну читай, Вавила, дальше. Читай.

— Все возможные конфликты, то есть недоразумения по работе и в общежитии, будет разбирать выборной комитет.

— Смотри ты, как хорошо. — Снова встряла Арина. — Тебе одной с рабочими не управиться, а тут все сообча. Ажно зависть меня донимает. И откуда у тебя такие друзья завелись. Правильно говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Хорошо, Ксюшенька, а?