Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы

Старик поднял голову, стараясь разглядеть вдали, у кедра, двух дерущихся петухов. Затем уверенно произнес:

— Это произошло без драки.

Незнакомец вытянул ноги, пошарил в кармане и, достав две сигары, бросил одну Матиасу, который поймал ее на лету. Прикуривая, он заметил:

— Что ж, тем лучшее

Шагах в ста за домом, над дорогой, круто поднимался скалистый холм. Взгляд Матиаса скользил от его подножия к вершине, туда, где высоко в небе парили грифы.

— Видите, вон темное пятно?

— Да, вижу очень хорошо, — ответил незнакомец.

— Это случилось там.

Тогда гость поднялся со своего места и сказал, Доставая кошелек:

— Что тут долго разговаривать. Вы как раз и есть нужный мне человек. — И быстрым движением бросил кошелек, из которого посыпались деньги прямо к ногам старухи. — Вот вам задаток…

Висенте Матиас задрожал от радости, глаза его увлажнились.

— Лусиана, — сказал он жене, — припрячь-ка эти деньги вместе с теми… а я пойду помогу нашему гостю.

Старик затянул потуже пояс с висящим на нем мачете.

— Пошли, — бросил он и двинулся первым.

Старуха некоторое время смотрела вслед уходящим, потом закрыла дверь.

Им надо было подняться очень высоко. Они продирались сквозь кусты колючей ежевики, цепляясь за каждый надежный выступ. Наконец достигли входа в пещеру. Старик вытер ладонью пот со лба. Незнакомец посмотрел вниз и увидел домик Матиаса, одиноко затерявшийся в долине, и дерево, которое старик сам посадил на своем участке, — отсюда дом казался маленьким серым пятнышком среди зеленых просторов. Затем заговорил:

— Портрет мог упасть в какую-нибудь трещину, не правда ли?

— Да, — со вздохом произнес Матиас и стал рассматривать дно пещеры.

Незнакомец, не двигаясь, пристально глядел на согнутую спину старика и непокрытую голову.

— Как вы думаете, а человек тоже может провалиться в такую дыру?

— Ну, нет, человек вряд ли, — ответил старик, наклоняясь еще ниже и чувствуя, как дохнуло на него холодом пещеры.

— Но свое доброе имя, пожалуй, здесь не долго потерять, а?

Старик, все еще сидя на корточках, застыл, разглядывая темные трещины в камнях.

— К чему это вы? — спросил он.

— А к тому, что, может, ваш дядя вовсе не был таким уж плохим человеком…

Матиас почувствовал облегчение. Упорная мысль слишком долго не давала ему покоя. Стараясь отделаться от нее, он продолжал шарить руками по дну пещеры, разгребая птичий помет.

— И может, мой брат тоже не был таким уж плохим… — продолжал незнакомец.

Старик мгновенно выпрямился, но у него не хватило мужества обернуться. Он по-прежнему не отрывал глаз от серых трещин, откуда несло леденящим холодом.

— Моего брата привели сюда дела революции.

Старик все еще пытался отделаться от мысли, которая назойливо сверлила ему мозг; он смог лишь произнести:

— Со многими это бывало.

Но голос незнакомца звучал все настойчивее:

— Да, со многими, потому что есть еще на свете продажные твари, которые приводят полицию, когда честные люди спят!

Больше Матиас не мог выдержать. Он быстро обернулся и увидел, что незнакомец целится ему в голову.

— Припрячь-ка мои деньги вместе с теми, Висенте Матиас!

Глухое эхо сотрясло пещеру, вспугнув стаю летучих мышей, которые точно безумные заметались в воздухе.

1944.

За окном сгущались свинцовые тучи. Поглядывая на них, старик рассказывал. Я пришел к нему под вечер, вооруженный анкетами переписи и карандашами. Амаранто пригласил меня к столу, а когда я допивал последний глоток кофе, его старуха уже готовила для меня желтый полосатый гамак, от которого пахло душистым мылом.

Амаранто воевал вместе с моим отцом; мы немного поговорили об этом, потом еще о чем-то, и, наконец, разговор зашел о страхе. Он сказал, что, конечно, война войной, но не меньший, а, может, еще больший страх испытываешь, когда встречаешься с покойником. И начал свой рассказ:

— Сперва я заметил впереди огонек — словно несколько светлячков вместе собрались. А надо сказать, соседи давно плели про это разные байки, и у самих уже поджилки тряслись. Я их не слушал, ведь люди после смерти превращаются в прах, верно?

— Верно, — подтвердил я.

— И я так думал. В нашей округе в то время объявился спирит. Кинтин его звали. Глазища огромные, говорит ласково, и об этом свете тебе расскажет, и о том, вот люди и потянулись к нему. Одни хотели от хвори избавиться, другие мечтали выгодно прикупить четыре борозды земли, ну, а девчонки Бруно, известное дело, все про женихов расспрашивали. Кинтин принимался вращать глазами и сопеть, пока в него не вселялся дух, говоривший каждому свое. Инес, жена управляющего, всегда к нему ходила и высиживала от начала до конца, а после посылала в поселок за белыми цветами и все молилась. Я не возражал, помалкивал, а про себя думал: если земля родит, если из любого семени получается росток, если воды в реке на всех хватает, тогда на кой ляд носиться с разными мертвяками? Я еще понимаю, калека, как, к примеру, тот, что приезжал к нам каждый год из Камагуэя, — калека ни на что другое не годен. Иное дело я. Я так считал: если на небесах место есть, пусть покойники остаются там и не лезут на землю, чтобы досаждать живым. Всего нас на двенадцати кабальериях [11] Кабальерия — мера площади, равная 13,4 га. , принадлежавших дону Артемио, жило четыре не то пять семей. И все в разных концах. Мне и Грасиано выпали участки рядом с дорогой. Каждый выстроил себе по дому, семьей обзавелся. Дон Артемио навещал нас дважды в год: первый раз — когда начинался сбор табака, второй — когда маис поспевал. Приезжал он на машине, а за ним пыхтел грузовичок, в который потом складывали его долю. За работу нам причиталась всего треть урожая, так что дон Артемио уезжал довольный. Инес с Грасиано всегда выходили к изгороди, чтобы пожелать ему счастливого пути.

Дождь стал захлестывать в открытую дверь. Старик протянул руку и загородил от ветра пламя коптилки. Тени ненадолго разбрелись по дому, а затем вернулись на свои места. Амаранто продолжал:

— Слухов было — не перечесть. Как-то в долине вдруг умер ребенок. Сперва-то он все пить просил и пил, пока у него живот не раздулся. А в три часа кончился. Кое-кто говорил, будто помер он от заразы, но большинство сходилось на том, что паренек увидел мертвеца и, дескать, после этого у него началась рвота, и он слова не мог вымолвить.

Еще и с младшим сыном Эпифанио вышла история. Когда он подъезжал к участку Грасиано, солнце стояло так низко, что уже цеплялось за вершину горы, словно приросло к ней. «Вижу, кобыла моя, — рассказывал он, — остановилась на тропке как вкопанная и ни с места. Я ее и так и эдак, а она ни в какую». Потом нашли его там: в лице ни кровиночки, глаза вытаращил и все твердит: «Это привидение, оно хотело меня убить!» Уж мы его растирали-растирали, незнамо сколько спирта перевели, пока парень не отошел. Те, кто встречал привидение, говорили, что оно высоченного роста и закутано в белую тряпку, а где лицо — две черные дырки.