Уильям Теккерей - Английские юмористы XVIII века

На последнем листе серии про лондонских подмастерий, где запечатлен апофеоз достопочтенного Фрэнсиса Умника, в углу простого, бесхитростного рисунка изображен оборванец, предлагающий купить листок, на котором, очевидно, напечатано сообщение, что появился призрак Тома Бездельника, казненного в Тайберне. Если бы призрак Тома мог появиться в 1847, а не в 1747 году, какие перемены увидел бы с удивлением этот беглый преступник! По той самой дороге, по которой обычно ездил палач да дважды в неделю оксфордская почтовая карета, теперь каждый день проезжает десять тысяч экипажей; а за другой дорогой, по которой Дик Терпин бежал в Виндзор и сквайр Вестерн прибыл в Лондон, чтобы поселиться на окраине, в "Геркулесовых столбах", как теперь бурлит цивилизация и торжествует порядок! Какие полчища джентльменов с зонтиками поспешают в банки, конторы и присутствия! Какие армии нянек и младенцев, какие мирные процессии полисменов, какие легкие пролетки, ярко раскрашенные кареты, что за рои деловитых подмастерий и ремесленников на крышах омнибусов кишат здесь ежедневно и ежечасно! Со времен Тома Бездельника все изменилось до неузнаваемости, многие обычаи, которыми в его дни восхищались, теперь не в чести. Собратья бедняги Тома теперь встречают больше жалости, доброты и снисхождения, чем в те бесхитростные времена, когда Фильдинг его повесил, а Хогарт его изобразил.

Для историка эти восхитительные работы просто бесценны, ибо они полно и правдиво отражают нравы и даже мысли людей минувшего века. Мы смотрим на них, и перед нашими глазами предстает Англия, какой она была сто лет назад, - пэр у себя в гостиной, светская дама в своем будуаре среди певцов-иностранцев, а вокруг полно всяких безделушек, которые были тогда в моде; церковь с ее причудливой, витиеватой архитектурой и поющие прихожане; священник в огромном парике и церковный сторож с палкой; все они перед нами, и правдивость этих картин не вызывает сомнений. Мы видим лорд-мэра за торжественным обедом; мотов, которые пьют и развлекаются в веселом доме; бедную девушку, которая теребит пеньку в Брайдуэлле; видим, как вор делит добычу со своими сообщниками и пьет пунш в погребке, открытом всю ночь, и как он кончает свой путь на виселице. Мы можем положиться на совершенную точность этих странных и разнообразных портретов людей давно ушедшего поколения: мы видим одного из членов парламента Уолпола, которого чествуют после избрания, его приверженцы празднуют это событие и наперебой пьют за Претендента; мы видим гренадеров и городских ополченцев, шагающих навстречу врагу; и перед нами, со шпагами и кремневыми ружьями, в шляпах, на которых вышита белая ганноверская лошадь, те самые люди, которые бежали вместе с Джонни Коупом и которые победили при Каллодене. Йоркширский дилижанс въезжает во двор гостиницы; сельский священник в сапогах, белом воротнике и коротком облачении рысью едет в город, и кажется, что это сам пастор Адаме со своими проповедями в кармане. "Солсберийская муха" отправляется из старого "Ангела" - видно, как пассажиры садятся в большой, тяжелый экипаж, поднимаясь по деревянным ступенькам, и шляпы их прихвачены платками под подбородками, а под мышкой у каждого шпага, кинжал и оплетенная бутыль; хозяйка - вся красная от вина, которое выпила у себя же в буфете, - дергает колокольчик, горбатый форейтор, который мог бы скакать впереди кареты Хамфри Клинкера, просит на чаек; скупец ворчит, что счет слишком велик. Джек из "Центуриона" лежит на крыше неуклюжего экипажа, а рядом с ним солдат - это мог бы быть Джек Хэтчуэй Смоллета, он похож на Лисмахаго. Вы видите ярмарку в пригороде и труппу бродячих актеров; хорошенькая молочница распевает под окнами разъяренного французамузыканта: именно такую девушку Стиль очаровательно описал в "Страже", за несколько лет до того, поющую под окном мистера Айронсайда на Шэр-лейн свой милый гимн майскому утру. Вы видите аристократов и шулеров, они кричат и заключают пари перед площадкой, где устраиваются петушиные бои; видите Гаррика, загримированного для "Короля Ричарда"; Макхита и Полли в одеждах, в которых они пленяли наших предков в те времена, когда аристократы с голубыми лентами сидели на сцене и слушали их восхитительную музыку. Видите оборванных французских солдат в белых мундирах и с кокардами у ворот Кале; вполне возможно, что они из того самого полка, в который поступил наш друг Родерик Рэндом перед тем, как его спас его хранитель мсье де Стран, с которым он сражался в знаменитый день битвы при Деттингене. Вы видите судей во время заседания; публику, смеющуюся на площадке для петушиных боев; студента в оксфордском театре; горожанина, который вышел прогуляться по предместью; вы видите боксера Брафтона, убийцу Сару Малькольм, предателя Саймона Ловета, демагога Джона Уилкса, который искоса смотрит на вас взглядом, вошедшим в историю, видите это лицо, которое, как оно ни было безобразно, он, по его словам, мог сделать не менее привлекательным для женщин, чем первый красавец в городе. Все эти сцены и люди перед вами. Взглянув на ворота Сент-Джеймского дворца, изображенные Хогартом в "Карьере мота", вы можете наполнить улицы, почти не изменившиеся за эти сто лет, раззолоченными каретами и бесчисленными портшезами, в которых носильщики доставляли ваших предков на прием к королеве Каролине более ста лет назад.

Каков же он был, человек *, создавший все эти портреты, - такие разные, такие верные и великолепные? В Национальной галерее в Лондоне многие из нас видели лучшие, совершеннейшие серии его комических рисунков, а также изображение собственной его честной физиономии, где с полотна блестят его яркие голубые глаза, как бы возрождая тот острый и смелый взгляд, которым Уильям Хогарт смотрел на мир. Не было на свете человека, менее похожего на героя; вы видите его перед собой и легко можете представить себе, каков он был, - веселый честный лондонец, крепкий и здоровый; сердечный, откровенный человек, который любит посмеяться **, любит друзей, любит выпить стакан вина, поесть ростбифа, какой готовили в старой Англии, и питает вполне плебейское презрение к французским лягушкам, ко всяким мусью и вообще к деревянным башмакам, к иностранным скрипачам, иностранным певцам и прежде всего к иностранным художникам, которых он, как это ни смешно, в грош не ставил.

{* Хогарт был внуком йомена из Уэстморленда. Его отец переселился в Лондон, где работал школьным учителем и заодно пописывал. Уильям родился в 1698 году (насколько это нам теперь известно) в приходе Сент-Мартин в Ладгете. Еще ребенком он был отдан в ученики к граверу, который резал по металлу гербы. Приводим отрывки из его "Рассказов о себе" (издание 1833 г.).