Уильям Теккерей - Кэтрин

Итак, покуда бравый Макшейн спал крепким, безмятежным сном, который в этом мире доступен лишь невинным младенцам и пьяницам, и нос его приветствовал утреннюю зарю ровным и мелодичным посвистом, вокруг него плелась сеть коварного заговора; и когда в семь часов утра он наконец проснулся и сел в постели, то увидел справа и слева от себя по три вооруженных фигуры, вид которых не сулил ему ничего хорошего. Один из незнакомцев держал в руке жезл констебля и, хотя ордера у него не было, выразил намерение арестовать мистера Макшейна и немедля препроводить его к судье.

- Эй, послушайте! - вскричал прапорщик, подскочив на месте и прервав на середине долгий звучный зевок, которым ознаменовался для него переход в бодрствующее состояние. - Нельзя задерживать человека, когда дело касается жизни и смерти. Клянусь, тут вопрос чести.

- Откуда у вас эта лошадь? - спросил пекарь.

- Откуда у вас эти пятнадцать гиней? - спросил трактирщик - пять золотых монет уже каким-то образом растаяли в его руках.

- Что это у вас за идолопоклоннические четки? - спросил судейский клерк.

Мистер Макшейн, сказать по правде, был католик, но ему вовсе не хотелось в том признаваться; ибо в описываемые времена католичество было не в почете.

- Четки? Мать пресвятая богородица, отдайте мне их сейчас же! воскликнул он, всплеснув руками. - Эти четки благословил сам его святейшество па... мм, то есть я хотел сказать, что эти четки - память о моей маленькой дочурке, которую господь прибрал на небо; а что до денег и лошади, то джентльмену, сами понимаете, без того и другого никак нельзя пускаться в дорогу.

- Но иные джентльмены пускаются в дорогу, чтобы раздобыть и то и другое, - рассудительно заметил констебль. - Сдается нам, эта лошадь и эти деньги не были приобретены честным путем. Если господин судья поверит вашим словам - что ж, тогда, само собой, и мы поверим; но только нам известно, что в округе пошаливают, так вот не из тех ли вы, часом, шалунов.

Все дальнейшие возражения и угрозы мистера Макшейна ни к чему не привели. Сколько он ни уверял, что доводится двоюродным братом герцогу Лейнстеру, состоит в офицерском чине на службе ее величества и связан теснейшей дружбой с лордом Мальборо, дерзкие насильники и слушать не хотели его объяснений (подкрепленных, кстати сказать, самой лихой божбой); и к восьми часам он был доставлен в дом к сквайру Баллансу, исправлявшему в Уорикшире должность мирового судьи.

Когда сей почтенный муж спросил, что именно вменяется в вину арестованному, насильники на миг растерялись, ибо, собственно говоря, ни в чем его обвинить не могли; и буде бы прапорщик разумно промолчал, предоставив им изыскивать в его действиях состав преступления, судья Балланс, верно, тут же отпустил бы его, а клерка и трактирщика сурово разбранил бы за то, что они задержали честного человека без должных поводов.

Но прапорщик по природе своей не был склонен к разумной осторожности; и хотя никаких обвинений против него так, в сущности, и не нашлось, он сам наговорил предостаточно, чтобы заставить усомниться в своей личности. Будучи спрошен об имени, он назвался капитаном Джералдайном и сказал, что едет через Бристоль в Ирландию в гости к герцогу Лейнстеру, своему двоюродному брату. Он тут же пригрозил сообщить герцогу Мальборо и лорду Питерборо, своим ближайшим друзьям и бывшим боевым командирам, о том, как с ним тут обошлись; а когда судья Балланс - старичок с хитрецой и притом почитывавший газеты - пожелал узнать, в каких сражениях он участвовал, доблестный прапорщик наобум назвал две знаменитые битвы, имевшие место на одной неделе, одна в Испании, другая во Фландрии, и прибавил, что получил тяжелейшие раны в обеих; и в конце концов в протоколе его допроса, который велся клерком, записано было следующее: "Капитан Джералдайн, рост шесть футов четыре дюйма; худощав; нос имеет весьма длинный и красный, волосы рыжие, глаза серые; говорит с сильным ирландским акцентом; приходится двоюродным братом герцогу Лейнстеру и состоит с ним в постоянном общении; не знает, есть ли у его светлости дети; не знает, где его лондонская резиденция; не может описать его наружность; близко знаком с герцогом Мальборо и, служа в драгунском полку, участвовал в сражении при Рамильи; около того же времени был с лордом Питерборо под Барселоной. Лошадь, на которой он прибыл, одолжена ему приятелем в Лондоне три недели тому назад. Питер Хобс, трактирный конюх, клянется, что видел означенную лошадь на конюшне тому четыре дня и что она принадлежит Джону Хэйсу, плотнику. Не может объяснить происхождения пятнадцати гиней, обнаруженных при нем трактирщиком; говорит, что их было двадцать; говорит, что выиграл их в карты в Эдинбурге две недели назад; говорит, что путешествует для развлечения; в то же время говорит, что едет в Бристоль по делу, которое есть вопрос жизни и смерти; вчера, в присутствии нескольких свидетелей, говорил, что направляется в Йорк; говорит, что обладает независимым состоянием, что у него крупные поместья в Ирландии и сто тысяч фунтов в Английском банке. Не имеет на себе ни рубашки, ни чулок, одет в мундир с меткой "С. С.". Внутри его ботфортов написано "Томас Роджерс", а на подкладке шляпы "Преподобный доктор Сноффлер".

Доктор Сноффлер был жителем города Вустера и недавно поместил в листке "Держи вора!" объявление с перечнем вещей, похищенных из его дома. На это мистер Макшейн возразил, что шляпу ему подменили в трактире, куда он прибыл в шляпе с золотым галуном, и готов подтвердить это под присягой. Однако нашлись свидетели, в свою очередь готовые подтвердить под присягой, что это неправда. Словом, еще немного, и он угодил бы в тюрьму за кражи, которых не совершал (ибо что касается шляпы, то она была куплена им у какого-то посетителя "Трех Грачей" за две пинты пива), - казалось, это уже неминуемо, но тут появилась старшая миссис Хэйс, и ей-то прапорщик был обязан тем, что сохранил свободу.

Когда трактирный конюх прибыл на серой лошади в дом Хэйсов, старого плотника уже не было дома; жена же его, выслушав привезенное известие, немедленно потребовала, чтобы к седлу была пристроена для нее подушка, и, взгромоздясь на эту подушку у конюха за спиной, приказала ему скакать что есть мочи к дому судьи Балланса.

Задыхаясь от спешки и волнения, вбежала она в комнату, где сидел судья.

- Ах, ваша честь, что вы хотите делать с этим достойным джентльменом? воскликнула она. - Ради всего святого, отпустите его! Тут каждая минута дорога - у него важное дело - речь идет о жизни и смерти.

- Я это говорил судье, - сказал прапорщик, - но он отказался верить моему слову - честному слову капитана Джерралдайна!

Макшейна легко было сбить, учинив ему целый допрос, но с отдельной ложью он вполне мог справиться; и в данном случае даже явил немалую изобретательность, желая сообщить миссис Хэйс имя, которым назвался.