Уильям Теккерей - Кэтрин

Миссис Хэйс нашла выход, который, как я слышал, в наши дни не редкость. Она вдруг припомнила, что у нее был нежно любимый брат, поддерживавший в свое время Претендента и поэтому впоследствии вынужденный бежать во Францию, где он и скончался, оставив после себя единственного сына. На смертном одре он вверил этого сына заботам своей сестры, препоручив боевому другу, принявшему его последний вздох, доставить к ней мальчика; сейчас этот друг находится в Англии и скоро прибудет вместе с ребенком. Для вящей убедительности мистер Вуд тут же написал письмо от покойного брата, где излагались все эти обстоятельства, и тщательно подготовил прапорщика Макшейна к исполнению роли "боевого друга". Чем были вознаграждены старания мистера Вуда, мы в точности не знаем; можем лишь упомянуть, что вскоре после этого угодил в тюрьму подмастерье мистера Хэйса, будучи обвинен хозяином в том, что взломал ящик шкафа, где хранились сорок гиней в золоте и серебре, к каковому ящику никто, кроме самого мистера Хэйса и его жены, не имел доступа.

Когда все было условлено, капрал со своим отрядом снялся с лагеря и отошел на некоторое расстояние от деревни, чтобы дать миссис Кэт время подготовить мужа к ожидающему его прибавлению семейства в лице дорогого племянничка. Джон Хэйс принял новость без особого удовольствия. О том, что у Кэтрин есть брат, он до сих пор и слыхом не слыхал; она выросла в приюте, и за нею никакой родни не числилось. Но всякая женщина, если только она не круглая дура, сумеет доказать недоказуемое; и, пустив в ход слезы, ложь, уговоры, ласки, брань и многие другие уловки, миссис Хэйс в конце концов заставила мужа сдаться.

Два дня спустя мистер Хэйс работал у себя в мастерской, а его дражайшая половина сидела рядом; как вдруг на дворе послышался стук копыт, и всадник, спешившись, вошел в мастерскую. Это был высокого роста мужчина, укутанный темным плащом; как ни странно, в лице его мистеру Хэйсу почудилось что-то знакомое.

- Полагаю, - начал гость, - что я вижу перед собой мистера Хэйса, ради знакомства с коим я проделал столь долгий путь, а это - его почтенная супруга? Сударыня, я имел честь быть другом вашего брата, который умер во Франции, состоя на службе короля Людовика, и предсмертное письмо которого вы должны были получить от меня два дня назад. А сейчас я вам привез нечто еще более ценное на память о моем дорогом друге, капитане Холле. Вот оно.

С этими словами рослый офицер откинул свой плащ одной рукой и сунул под самый нос Хэйсу другую, которою он держал за пояс маленького мальчика,, гримасничавшего и болтавшего в воздухе ногами и руками.

- Не правда ли, красавчик? - воскликнула миссис Хэйс, вся подавшись к мистеру Хэйсу и нежно сжав его руку.

* * *

Не так уж важно, согласился ли честный плотник с мнением своей супруги касательно наружности мальчика; но важно, что с этого вечера и на много, много вечеров и дней этот мальчик водворился в его доме.

ГЛАВА VIII

Содержит перечень совершенств Томаса Биллингса; представляет читателю

Брока под именем доктора Вуда; сообщает о казни прапорщика Шакшейна

Мы вынуждены вести настоящее повествование, точно следуя "Календариум Ньюгетикум Плуторумкве Регистрариум" - авторитетнейшему источнику, ценность которого для современного любителя литературы неоспорима; а поскольку в сем примечательном труде не соблюдены драматические единства и жизнь героев измеряется не хронологическими периодами, а лишь поступками, которые герои совершают, нам остается одно - плыть утлым суденышком в кильватере этого мощного ковчега. Останавливается он - останавливаемся и мы; идет он со скоростью десяти узлов - наше дело не отставать от него; потому-то, чтобы перейти от шестой главы к седьмой, нам пришлось заставить читателя перепрыгнуть через семь опущенных нами лет, и точно так же сейчас мы должны просить у него позволения опустить еще десять лет, прежде чем продолжим наш рассказ.

Все эти десять лет мистер Томас Биллингс был предметом неусыпных попечений своей матери; благодаря чему, как нетрудно себе представить, все те качества, коими он отличался еще в доме приемных родителей, не только не ослабели, но, напротив, расцвели пышным цветом. И если в раннем детстве его добродетели могли быть оценены по достоинству лишь узким кругом домашних да теми немногими знакомцами, каких четырехлетний мальчуган может приобрести у придорожной канавы или на улице захолустного селения, - под материнским кровом круг этот расширялся и рос вместе с ним, и то, что в более нежном возрасте представляло собой лишь многообещающие задатки, с годами превратилось в отчетливо выраженные черты характера. Так, если мальчик по пятому годку не знает азбуки и не обнаруживает ни малейшей охоты ее выучить, в этом ничего удивительного нет; но когда пятнадцатилетний парень не более грамотен и не менее упорен в своем отвращении к ученью, это свидетельствует о недюжинной твердости воли. А то обстоятельство, что он не стеснялся дразнить и мучить самых маленьких школьников, а при первом поводе к несогласию лез в драку с помощником учителя, доказывало, что он не только храбр и решителен, но также сообразителен и осторожен. Подобно герцогу Веллингтону, о котором во время Пиренейской кампании говорили, что он умеет подумать и позаботиться о каждом из своих подчиненных - от лорда Хилла до последнего войскового барабанщика, - Том Биллингс тоже никого не обходил своим вниманием, выражавшимся в побоях: со старшими пускал в дело кулаки, младших награждал пинками, но так или иначе трудился без передышки. В тринадцать лет, перед тем как его взяли из школы домой, он был первым на школьном дворе и последним в классе. Он молчал, когда младшие и новички со смехом обгоняли его при входе в школьное здание; но зато потом немилосердно избивал их, приговаривая: "Теперь мой черед смеяться". При таком драчливом нраве Тому Биллингсу следовало пойти в солдаты, и тогда, быть может, он умер бы маршалом; но по прихоти судьбы он пошел в портные, а умер... впрочем, не будем пока говорить, кем он умер; скажем лишь, что в расцвете сил его неожиданно скосил недуг, производивший в ту пору немалые опустошения среди юношества Англии.

Нам известно из упомянутого уже источника, что Хэйс не остался на всю жизнь только плотником и не похоронил себя в сельской глуши; уступая, должно быть, настояниям неугомонной миссис Кэтрин, он решил попытать счастья в столице, где, преуспев в означенных попытках, во благовременье и окончил свои дни. Лондонское местожительство его не раз менялось: то это была Тоттенхем-Корт-роуд, то Сент-Джайлс, то Оксфорд-роуд. В одном месте он держал зеленную лавку и торговал углем вразнос, в другом плотничал, мастерил гробы и ссужал под заклад деньги тем, кто в них нуждался; последнего человеколюбивого промысла он не оставил и тогда, когда купил дом на Оксфорд-роуд - то есть Оксфордовской, иначе Тайбернской, дороге и стал пускать жильцов за плату.