Юнас Гардель - Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно

Подарок Хокану

Подарок детям от бабушки (150 крон)

Спрей для укладки волос

Подсвечник д/мамы, вместо коробки шок. конфет.

Анна лежит в постели. Она только что выключила свет. Она весь вечер провела в ожидании Хокана с работы.

И вот наконец она слышит, как на дорожку перед гаражом заезжает машина. Она узнает ее по звуку. Чувствует нутром и узнает. Вот затих мотор, вот хлопнула дверца — это вышел Хокан. Вскоре за этим он вставляет ключ в замок и поворачивает. Все эти тихие, приглушенные звуки — это звуки ее жизни. Ее слух привычно улавливает их и фиксирует.

Вот открылась дверь. Главным входом пользуется только Хокан. Анна и дети ходят через другой вход, через прачечную. Там висят друг на друге, свалены в кучу на полу пуховики, джинсовые куртки и плащи, вперемешку с сапогами и ботинками.

На батарее сушатся промокшие варежки с лапландскими узорами и носки из козьей шерсти, источая характерный запах. Из кладовки рядом с прачечной доносится теплый воздух от дизельного водонагревателя.

Такое оно, счастье. Запахи ее жизни.

Влажное тепло прачечной. Мягкий пушок в фильтре сушильной машины. Кондиционер для белья с ароматом яблока. Глухой, спокойный звук сушильного барабана.

Когда Анна была маленькая, ее родители жили в таком же типовом коттедже. Собственно, ее мать до сих пор там и живет. В нескольких километрах отсюда.

Столько вот километров Анна прошла — к своей жизни, к собственному типовому коттеджу, к собственной прачечной. Но запахи и звуки остались прежними.

В детстве она прислушивалась, как отец приезжал с работы и парковался во дворе. Теперь прислушивается к машине Хокана. На самом деле ничего не изменилось. Кроме того, что Анна превратилась в собственную мать. Когда-то, в детстве, они играли в маму, папу и детей. А теперь ими стали. Мама, папа, дети. Ну, прошли сколько-то там километров. Но в целом ничего не изменилось. Дизельный водонагреватель всех их согреет. Это сердце их дома. Теплое и доброе.

Хокан поднимается по лестнице. Анна считает шаги. Скоро он прошепчет:

— Ты спишь?

Потом скажет тихо-тихо:

— Прости, что так поздно.

Затем он ее быстро поцелует, коснувшись щеки холодным носом, а затем отвернется и начнет раздеваться; расскажет, чем занимался сегодня на работе, и опять не подумает спросить, как у нее дела.

Так прошел ее день, в защищенном бомбоубежище. Жизнь в типовом коттедже. С угрозой ядерной войны. Накануне Рождества. Незадолго до нового тысячелетия. На грешной земле.

Она хочет принять таблетку, чтобы заснуть. Много-много таблеток. Врач выписал ей рогипнол и собрил. Она боится таблеток. Наутро после них она не может проснуться.

Днем все не так страшно. Днем она ходит на работу. Преподает шведский язык в гимназии. Она классный руководитель. В классе с социологическим уклоном, первый год старшей школы. Очень интересный, живой коллектив, много молодых талантов. Два раза в неделю она ходит на аквааэробику, а в первую пятницу каждого месяца к ней приходят подруги играть в карты.

По вечерам и в выходные тоже не так страшно. Она убирает квартиру, моет, стирает, гладит. Без дела не сидит. Ей всегда есть чем заняться. А когда нечем, она может открыть ящик с чистым бельем и перестирать простыни, погладить еще раз сложенное белье.

Но вот по ночам…

Ночью она остается наедине сама с собой. Сердце колотится, глаза пытаются всмотреться в темноту. Иногда ночью она так сильно потеет, что ей приходится вставать и менять постельное белье. Она вертится в кровати и никак не может принять удобное положение. Пытается сложить из одеяла и подушки человеческое тело, к которому можно было бы прижаться. Потому что он больше не с ней, тот, кто обещал быть с ней вечно. Тот, кто должен был беречь и защищать ее, ушел и оставил ее одну, наедине с собой и с долгими ночами, полными кошмаров.

Он умер одним из первых.

Конечно, она знала, что у него не все в порядке с сердцем. Но приступ случился как гром среди ясного неба. Нельзя сказать, что врачи не предупреждали, что они ничего не подозревали. И конечно, она много раз просила его не перенапрягаться, старалась использовать в готовке поменьше масла и сливок, — разумеется, она за всем этим следила.

И все же, когда он взял и умер — это оказалось для нее совершенной неожиданностью. Случился приступ, и его увезли в больницу. В больнице случился еще один приступ, потом еще один, и все кончилось. Словно трехступенчатая ракета смерти взорвалась в его обрюзгшем, изношенном теле.

Мне некогда шутки шутить, сказала Смерть. «Птичка, птичка, берегись, в лапы мне не попадись!»

Когда он умер, это было потрясением для всех.

Ее Оке ушел первым.

Затем один за другим стали умирать мужья ее подруг. Буквально за несколько лет их всех не стало. Как будто накатил осенний шторм и унес лето.

Они могли бы пожить еще, состариться как следует, но казалось, что целую команду мужчин забрали в возрасте шестидесяти лет. С напряженным рабочим графиком, лишним весом и слабым сердцем.

У некоторых был рак, но в основном все умирали от сердца. И женщины становились вдовами, если не успевали к тому времени развестись. Казалось, что сцена сделала еще пол-оборота, и все вдруг стали старыми.

Анна уже в дверях поняла, что мама нервничает.

— Заходите-заходите, ну заходите же, не стойте на проходе, заходите, как замечательно, что вы все-таки выбрались, с Рождеством вас, с Рождеством, заходите же, только ОБЯЗАТЕЛЬНО РАЗУВАЙТЕСЬ, Я ВЫМЫЛА ВЕСЬ ДОМ, ВСЮ НОЧЬ НЕ СПАЛА-ЗАНИМАЛАСЬ УБОРКОЙ, так что давайте-ка, спасибо, ботинки вот сюда, на газетку. Нет, не туда. СЮДА. Спасибо. Спасибо большое. Господи, да что ж такая грязь на улице, снег, видимо, вообще уже никогда не выпадет. Ох ты, Господи, что тут скажешь. Даже не знаю. Просто не знаю. Просто не знаю, что сказать. Действительно не знаю.

Скрестив руки на груди, мама нависла над Анной и Хоканом, пока они, сидя на корточках, снимали с Никласа и Йеспера мокрые куртки, сапоги и варежки. Внуков она обнимать не стала. Она никогда этого не делает, это не в ее духе. Но она очень переживает за них. Это ее способ любить.

— Дети в порядке? — спрашивает она и пытается заставить себя погладить их по голове. Протягивает руку, чтобы дотронуться до Йеспера, но останавливается, поправляет выбившуюся из прически прядь и продолжает тараторить:

— Вы голодные? Господи, как подорожали продукты! Остается только надеяться, что к следующему году я помру, дешевле обойдется.

— Ой, вы все-таки принесли подарки, ну мы же договорились, что в этом году обойдемся без этого… ну ладно, я тут тоже кое-что для вас подготовила. Где-то припрятала. Покупать я ничего не стала, потому что в этом доме полным-полно вещей, которые можно раздаривать.